схемы, так как она заложена в разуме, подобно зародышу, все части которого еще не
развиты и едва ли доступны даже микроскопическому наблюдению. Поэтому науки, так как
они сочиняются с точки зрения некоторого общего интереса, следует объяснять и
определять не соответственно описанию, даваемому их основателем, а соответственно
идее, которая ввиду естественного единства составленных им частей оказывается
основанной в самом разуме. Действительно, нередко оказывается, что основатель [науки] и
даже его позднейшие последователи блуждают вокруг идеи, которую они сами не уяснили
себе, и потому не могут определить истинное содержание, расчленение (систематическое
единство) и границы своей науки.
К сожалению, только после того как мы долго из обрывков собирали, по указанию скрыто
заложенной в нас идеи, многие относящиеся к ней знания в качестве строительного
материала и даже после того как мы в течение продолжительного времени технически
составляли этот материал, становится возможным увидеть идею в более ясном свете и
архитектонически набросать очертания целого согласно целям разума. Системы кажутся, подобно червям, возникающими путем generatio aequivoca из простого скопления
собранных вместе понятий, сначала в изуродованной, но с течением времени в совершенно
развитой форме, хотя все они имели свою схему как первоначальный зародыш в только
лишь развертывающемся еще разуме, и потому не только каждая из них сама по себе
расчленена соответственно идее, но и все они целесообразно объединены в системе
человеческого знания как части единого целого и допускают архитектонику всего
человеческого знания, которую не только возможно, но даже и нетрудно создать в наше
время, когда собрано или может быть взято из развалин старых зданий так много материала.
Мы ограничимся здесь завершением нашего дела, а именно наброском лишь архитектоники
всего знания, происходящего из чистого разума, и начнем только с того пункта, где общий
корень нашей познавательной способности раздваивается и производит два ствола, один из
которых есть разум. Под разумом же я понимаю здесь всю высшую познавательную
способность и, следовательно, противопоставляю рациональное эмпирическому.
Если я отвлекаюсь от всего содержания знания, рассматриваемого объективно, то
субъективно всякое знание есть или историческое, или рациональное. Историческое знание
есть cognitio ex datis, а рациональное-cognitio ex principiis. Откуда бы ни дано было знание
первоначально, у того, кто им обладает, оно историческое знание, если он познает его лишь
в той степени и настолько, насколько оно дано ему извне, все равно, получено ли им это
знание из непосредственного опыта, или из рассказа о нем, или через наставления (общих
знаний). Поэтому тот, кто, собственно, изучил систему философии, например систему
Вольфа, хотя бы он имел в голове все основоположения, объяснения и доказательства
вместе с классификацией всей системы и мог бы в ней все перечислить по пальцам, все же
обладает только полным историческим знанием философии Вольфа; он знает и судит лишь
настолько, насколько ему были даны знания. Опровергните одну из его дефиниций, и он не
знает, откуда ему взять новую. Он развивался по чужому разуму, но подражательная
способность не то, что творческая способность, иными словами, знание возникло у него не
из разума, и, хотя объективно это было знание разума, все же субъективно оно только
историческое знание. Он хорошо воспринял и сохранил, т. е. выучил, систему и
представляет собой гипсовый слепок с живого человека. Основанные на разуме познания, имеющие объективный характер (т. е. могущие первоначально возникнуть только из
собственного разума человека), лишь в том случае могут называться этим именем также с
субъективной стороны, если они почерпнуты из общих источников разума, а именно из
принципов, откуда может возникнуть также критика и даже отрицание изучаемого.
Всякое основанное на разуме познание исходит или из понятий, или из конструирования
понятий; первое познание называется философским, а второе-математическим. О
внутреннем различии между ними я говорил уже в первой главе. Соответственно
сказанному знание может быть объективно философским и в то же время субъективно
историческим, как это бывает у большинства учеников и у всех тех, кто не видит дальше
того, чему его научила школа, и на всю жизнь остается учеником. Но примечательно, что
математическое знание в том виде, как оно изучено, все же и с субъективной стороны может
быть познанием разума, и здесь нет того различия, которое имеется в философском знании.
Причина этого в том, что источники познания, из которых единственно может черпать