Вулкан с кипящей лавой

Прошло очередное Рождество,

На улицу выбрасывают ёлки,

И с ними – отсверкавшими – родство

Я чувствую и берегу осколки

Ушедшего всего.

С. Кодес. Зимний вальс

Как ждали в детстве мы, мальчишки, эти ёлки.

Не потому, что блёстки там встречались и шары.

Шары те били мы на мелкие осколки –

нам только ствол был нужен для игры.

Из тех стволов – варганили мы клюшки:

двор ожидал хоккей – не с шайбой, а с мячом.

Крестились, видя нас, подъездные старушки…

нам было наплевать: всё было нипочём.

Мы были молоды! И мы не рассуждали

про жизни преходящность и т.д.

Играли во дворе; совсем не в виртуале

тогда играли мы, сейчас играют где.

Как далеки те годы! Мать честная!

Подумать страшно – пять десятков лет.

И половина нас – на лёд уже не встанет.

А половины нас – уже на свете нет.

Сменились времена. Пришли иные игры.

И во дворах гниют, лишённые любви,

другие ёлки, сбрасывая иглы.

Другой финал у ёлок… Се ля ви.

Такой большой мальчик

Фильм назывался "Такой большой мальчик". Кто его помнит сейчас? А я помню. Мы с мамой смотрели его в ДК "Победа", когда я был во втором классе. Сам фильм мне не понравился. Не было там ни приключений, ни перестрелок с врагами. А был мальчик, который в моём возрасте принял на себя ответственность главы семьи. Тяжёлый был фильм. Об эвакуированных во время войны семьях.

А вот маме фильм понравился. И, выходя из кинозала, она сказала: "Сын, как бы я хотела, чтобы ты был таким же!". И фраза эта мне запомнилась и помнится до сих пор. Помнится вовсе не потому, что я захотел "быть таким же", а напротив, потому, что не захотел. "Я не хочу быть похожим на кого-то, даже ради того, чтобы маме было хорошо!", – эта мысль возникла у меня тогда. Возникла впервые в жизни, осознанно и чётко. В ней было что-то предательское, я чувствовал, что она не правильная, ужасная, но ничего не мог с собой поделать, не получалось у меня думать иначе. Да так и не получилось никогда. И ведь я и тогда понимал, что имела в виду мама, что вовсе не о том я думаю, но всё равно отторгал и не принял эту фразу.

Вот так я и стал большим мальчиком.

Но это не всё, что хочу сказать.

А вот если бы не было того фильма, той фразы, той мысли – каким бы я был сейчас? Когда-то я часто раздумывал об этом. Сейчас – реже, но всё равно… Возможно, я был бы лучше, возможно хуже, но то, что другим – точно. И я, бывает, завидую этому другому…

Я никогда никому об этом не рассказывал. И… извини меня, мама, пожалуйста.

О том, как пополнялся лексикон…

Вы детектив хотите? Хорошо.

Был семьдесят второй. Девятый год мне шёл.

В лесу нашли девчонку молодую.

Милиции приехало – полно!

Допрашивали всех. Без толку всё равно.

Милиция работала впустую.

Пополнился словарный мой запас:

я "изнасиловать" услышал в первый раз –

и понял это слово! Было мерзко…

Но что вам впечатленья пацана?

Поэзии здесь нет, а вам нужна она.

Ну вот она, пожалуйста… довеском.

Представьте лес, девчонку и цветы.

И ягод аромат. И всё, что хочешь ты

найти в лесу – всё есть, а то и больше.

А ей хотелось просто подышать,

по лесу побродить спокойно, не спеша,

послушать птиц, пленительных настоль же,

насколь пленяют Моцарт и Шопен,

уйти душой в себя от тесных скучных стен,

от города, забыв его на время…

…Пожалуй, хватит. Всё пошло не так.

…Затем нашли следы при помощи собак –

они вели к шоссе, а не в деревню.

А там, в деревне, плакала родня.

Девчонка до того жила у них два дня.

Родители приехали, подруги…

Крест… Кенотаф… Убийцу не нашли.

И вам такой сюжет – знаком, не правда ли?..

В итоге успокоилось в округе.

Прошло пять лет. И, словно с неба гром:

убийца вдруг пришёл, во всём признался он,

не вытерпел, явился сам с повинной.

Был суд. "Чистосердечка". Десять лет.

В тюрьме – зарезали. Там нравы – не секрет.

Он знал о них…

…Девчонку звали Ниной.

Старая парта

За эту парту – снова, снова –

сажусь я в памяти своей.

Передо мной опять два слова,

что были времени сильней.

Отчётливо "Андрей + Лена"

когда-то выведено (кем?..) –

на парте старой, довоенной,

на чёрной откидной доске.

Их многократно затирали,

но, проступая вновь в строю,

они, наперекор морали,

будили чувственность мою.

Воображение будили…

Оно проснулось… Им сражён,

решил и я на парте "Лиля"

карманным вырезать ножом!

Меня тогда стыдили в классе,

ругал расстроенный отец…

Потом все начали смеяться…

А Лилькин смех – добил вконец.

…

Давно сменилась обстановка –

исчезла мебель прежних дней.

И всё ж, за парту эту – снова! –

сажусь я в памяти своей.

Пожар