Вулкан с кипящей лавой

То, что этот приземистый домик во Флотском переулке когда-то был двухэтажным и самым высоким в округе, сейчас вряд ли кто помнит. А вот Сергей Владимирович этого не забыл. Как не забыл и маленькую комнатку с кухонькой, которые полвека назад снимала здесь его семья. Не забыл, как сначала катался по переулку на трёхколёсном велосипеде, а потом учился кататься на двухколёсном – папа тогда бежал сзади, придерживая седло, и повторял: «Педали, педали-то крути… и не бойся, не упадёшь, главное быстрее…». Не забыл, как зимой его возили на санках, а летом водили пешком в детский сад. Не забыл походы в баню по субботам – о, какой вкусный лимонад там был! Не забыл, как с огромным букетом гладиолусов пошёл отсюда в первый класс. И пожар он не забыл…

Дом этот, тогда ещё двухэтажный, с каменным первым и деревянным вторым этажом, с большой мансардой и балконом, принадлежал Елизавете Павловне и Петру Андреевичу. За домом был садовый участок, на котором росли две туи, грушевые деревья, яблони и терновник, и где хозяева выращивали свёклу, морковь, огурцы с помидорами, а также цветы. Мама Серёжи тоже сажала там цветы. Особенно ей нравились анютины глазки, петуньи и незабудки. А ещё на участке была высокая угольная куча, которую почему-то называли ямой. В холодное время года Пётр Андреевич огромной совковой лопатой загружал углём старые, со сколотой эмалью, тазы и относил их в подвал, где стоял большой котёл. Пётр Андреевич был жилистым, высоким и резким в движениях мужчиной. Сергей его боялся. Взгляд у Петра Андреевича был колючим, холодным, таким, что казалось, он проникает прямо внутрь Серёжи, всё замечает – и Пётр Андреевич знает про Серёжу больше, чем кто-либо вообще. Даже больше, чем сам Серёжа. А вот Елизавета Павловна страха не вызывала. Она любила погладить Сергея по голове, пригласить в гости и угостить конфетами. Но Сергей не любил бывать у неё в гостях. Окна в хозяйской части дома закрывали тяжёлые бордовые бархатные шторы, по углам комнат стояли кресла с плюшевыми спинками и сидениями, да ещё и покрытые набивными чехлами, стол в центре гостиной закрывала толстая чёрная скатерть с вышитыми розами, а на стенах висели ковры и коврики с оленями на фоне гор и озёр. Всё это давило и вызывало дискомфорт. Но главное, что не нравилось Серёже – это запах, приторно-сладкий, который господствовал во всех комнатах, и приходилось прилагать усилия, чтобы сдерживать тошноту, а при этом ещё и улыбаться, отвечать на вопросы и не показывать хозяйке, насколько тяжело приходится. Хотелось быстрее выйти на улицу – и вдохнуть чистый воздух. Как сладок воздух свободы, Сергей прочувствовал с самого раннего детства.

Однако, несмотря на свой колючий взгляд, Пётр Андреевич был спокойным и, можно даже сказать, тихим человеком. Он не повышал голоса, никогда не ругался и всегда сразу, без малейшего промедления, выполнял всё, о чём его просила Елизавета Павловна. А Елизавета Павловна была властной женщиной! И у Сергея было чувство, что в отношениях этих людей существует какая-то тайна, что есть какая-то давняя история, делающая эти отношения таковыми, какими они были. Но что это за история – Серёжа не знал.

Да, Пётр Андреевич был тихим человеком. Но это было так за исключением одного-единственного дня примерно раз в два месяца. В этот день Пётр Андреевич поднимался на второй этаж дома, запирался там на ключ и начинал пить. Пил он с самого утра. А где-то после обеда, ближе к вечеру, часа в четыре – раздавался крик. Крик был страшным. Было такое ощущение, что кричит не человек, а дикий зверь, который мечется в клетке. Зверь, которого истязают, а он не может вырваться и вот он кричит, рычит, бросается на прутья – и ничего кроме боли не испытывает. Гортанный, нутряной крик разносился по дому, по переулку, то ослабевал, то прекращался, а потом начинался снова. В этом крике рыдания сменяли какие-то невнятные слова, а потом крик становился воем, менял тон – и снова замирал… и снова начинался… Но уже к ночи всё затихало, иногда слышался громкий храп, а на следующий день было уже тихо. Вечером следующего дня Пётр Андреевич, пошатываясь спускался вниз, вынося пустые бутылки из под выпитой водки. Елизавета Павловна ждала его у порога, молча приобнимала мужа и уводила его вглубь дома. А наутро жизнь входила в прежнюю ровную колею.