Вулканы над нами

— Эй, поди сюда, — сказал он. — Поглядите на этого каброна. Все ладино — кабронес, но этот каброн похуже их. Как тебя зовут, каброн?

— Антонио Клух. — Мальчик не поднимал глаз. Он был одним из самых успевающих воспитанников Элиота.

— Врешь, тебя зовут — каброн. Понял, что я говорю? Каброн! Не хочешь ли поцеловать мне руку? Кто это тебя так вырядил, каброн? Да, твой отец действительно был Антонио Клух, но твоя мать зачала тебя от одного из тех полукровок, что ходят по деревням и торгуют мазями от венерических болезней.

Этот взрыв ярости и презрения кое-что объяснял в поведении интенденте. Он ненавидел Элиота, и его омерзение распространялось на всех, кто был связан с Элиотом, как этот мальчик. Нарочитая небрежность, с какой он обращался с мебелью в «Майяпане», презрительные взгляды, которые он бросал вокруг, грубость в разговоре со мной — все говорило об одном и том же — он ненавидел белых, и все, что они несли с собой, а сильнее всего, должно быть, ненавидел «План по устройству индейцев-чиламов». Я подумал, что, быть может, все эти разговоры о самолетах и бомбах, черствое равнодушие интенденте к судьбе своего народа, не напускное ли все это? Не испытывал ли меня Мигель? Быть может, прежде чем довериться мне, он хотел наверняка убедиться, что я дал свои обещания искренне, от чистого сердца.

— А где скрываются эти люди?

Я пытался поймать его врасплох.

Он пил мелкими глотками второй стакан виски. На мгновение он застыл. Над краем стакана внезапно возникли его черные зрачки. Потом исчезли. Интенденте допил виски и вытер рот тыльной стороной руки.

— Не знаю, — сказал он.

— Но ведь вы можете это узнать?

— Я — государственный чиновник. Ни один индеец не пойдет ко мне в канцелярию. Никто не станет разговаривать с государственным чиновником.

— Да, но вы вождь племени, и они ничего не предпринимают без вашего ведома.

Ответа не последовало. Был ли Мигель вождем чиламов или нет, я не знал, да и никто из белых не мог этого знать. Индейцы никогда не отвечают на подобные вопросы.

— Самолеты — вот что нам нужно, — сказал Мигель так, словно не слышал этих слов. — Пришлет правительство самолеты?

— Нет, — сказал я. — Ни в коем случае.

«Какое огромное впечатление произвела на них бомбежка с самолетов, — подумал я. — Должно быть, они наблюдали боевые действия „сандерболтов“».

Интенденте пожал плечами и встал.

— Что ж, в таком случае…

Его внимание привлекла недопитая бутылка.

Он налил себе еще полстакана и бросил, на поднос несколько монет. Я сосчитал деньги. Пять кетцалов на выпивку, для индейца — целое состояние.

— Принеси сдачу, каброн, — сказал он мальчику. Он посмотрел ему вслед, покачивая головой. Потом сплюнул в плевательницу. — Настоящий чилам рождается с синим пятном на заднице. Таких уже мало… — он снова поднялся. — Пока я не ушел, взгляните на эту бумагу.

Он вытащил грязную, слежавшуюся на сгибах бумагу с казенной печатью и протянул мне.

Я пробежал ее глазами. Это был судебный ордер на удаление алтарей, установленных у. кратера вулкана Тамансун. Я вернул ему бумагу.

— Ордер составлен по форме.

— Хочу заняться этим в понедельник.

— Думаете, они окажут сопротивление?

— Что могут сделать несколько стариков, скрюченных ревматизмом? Там по ночам холодно. Пронизывает до костей.

— Я буду ждать от вас сведений по тому вопросу, что мы обсуждали, — сказал я.

Он поднял бутылку, оглядел ее и снова поставил на поднос. Потом повернулся и быстро зашагал прочь на своих коротких ногах.

Было странно, что человек с тучным и могучим торсом оказался таким низкорослым, когда стал на ноги. Странно было и то, что он передвигался с такой быстротой. Выходя, он сбил головку лилии серебряным набалдашником своего жезла. Мальчик, который поливал в саду цветы, увидев его, умчался вихрем по боковой тропинке. Эти люди могут быть очень жестоки со своими единоплеменниками.

Вечером мы с Гретой обошли местные кантины. Многие считают их одной из достопримечательностей Гвадалупы. И в самом деле, в них есть какая-то нездоровая поэзия, ассоциирующаяся с убожеством и пороком. Содержатели этих кабаков дают им душещипательные названия и красят стены в неистовые тона.

Полы в кантинах посыпаны хвоей, а не опилками, как это принято в других частях света.

Запах хвои смешивается с острым, одуряющим запахом пролитого алкоголя и создает особый, неповторимый букет. Большинство посетителей кантин — еле перебивающиеся полуголодные бродяги. Они живут на сигаретах из маисового листа, дешевом агуардьенте и бешеных латиноамериканских мелодиях радиол-автоматов.

Первая кантина, в которую мы зашли, называлась «Бьюсь об заклад», раньше, сколько я помню, она называлась «Куда ушла моя любовь?». Кабак переименовали после недавнего прославленного пари, когда один завсегдатай поспорил с другим, хватит ли у него духу выстрелить в первого же посетителя, который откроет дверь; суд признал стрелявшего виновным в непредумышленном убийстве.