Вулканы над нами

Я сел на табурет рядом, жестом велел бармену наполнить бокал Греты и заказал себе порцию джину. Потом передумал и заказал двойную порцию. Грета, по обыкновению, была безвкусно одета, и я, наслаждаясь своим хладнокровием, стал раздумывать, чем, в сущности, она меня привлекает. Я не переоценивал прочность своей позиции. Опыт уже показал, что хладнокровия у меня хватает ненадолго. Пока я спокойно отметил, что рот у нее безукоризненной формы, и подивился тому, что эти губы, не раз израненные поцелуями любовников, неизменно обретают вновь свою свежесть и очарование.

— Выпьем, — сказал я. — Что у тебя там стряслось?

— Пустяки, — сказала она. — Получилось очень глупо. Не будем об этом говорить.

— Не будем, если тебе не хочется.

— Я так счастлива, что снова здесь. Ты мне рад?

— Я всегда тебе рад.

— Я не думала, что получится так глупо.

Глупо и унизительно. Они просто выгнали меня.

— Я мог сказать тебе это заранее. Ты им чужая.

— В помещичьем доме живет теперь двенадцать семейств. Я попросила маму, чтобы мне отвели отдельную комнату, но она не вправе ничего решать сама. Она делает только то, что ей велят старейшины. Я никому там не нужна. Чтобы остаться у них, я должна непременно выйти замуж за индейца, но они мне прямо сказали, что ни один индеец не возьмет меня в жены.

Кругом сидели американские туристы, каких можно увидеть во всех странах мира, — с беззаботными, лишенными всякой индивидуальности, радостными физиономиями. Грета говорила очень громко. Я увидел, как на нас уставились чьи-то изумленные голубые глаза. И тут меня осенило: Элиот открыл свой туристский сезон.

— Что же ты думаешь делать?

— Просто не знаю. Я ужасно запуталась.

Я в отчаянье, милый. Если хочешь знать, ты моя последняя надежда. Я говорю тебе это потому, что мне нечего терять, — у нас все равно ведь ничего не получится. Не нужно было приезжать сюда, это бесполезно.

Крохотная жилка на виске у Греты стала пульсировать, а верхняя губка чуточку приподнялась и набухла: я знал, что она сейчас расплачется. Сцены не миновать; мне стало не по себе. Вокруг толпились американские туристы в светло-серых шляпах с широкими полями и их дамы. Все они только что откуда-то прибыли и обменивались шутками и приветствиями.

— Пойдем ко мне, — сказал я.

Мы поднялись в мой номер. Новый директор «Майяпана», прошедший выучку в американских отелях, как видно, счел нужным принять участие в моей судьбе: кто-то успел поставить на стол роскошный дорогой букет цветов, больше всего в нем было душистого горошка, который так трудно выращивать в Гвадалупе.

Я позвонил коридорному и велел принести джину. Хотя коридорный был новый и не видел меня ни разу в жизни, он отлично знал, как меня зовут.

— Слушаюсь, капитан Вильямс. Сию минуту, капитан Вильямс.

Это был ладино, он хорошо говорил по-английски и был одет в дурацкий элиотовский костюм.

Я сел на стул в некотором отдалении от Греты.

— Чем я могу тебе помочь, Грета?

Она овладела собой и сейчас уже представляла для меня некоторую, опасность.

— Мне ничего не нужно, Дэвид. Я отлично понимаю, как глупо было сюда возвращаться.

Ты ничем не можешь мне помочь. Не знаю, зачем я приехала, просто захотелось повидать тебя. Я совсем одна.

Моя бесчувственность была жестокой; я понимал это; но я знал также, сколь опасно для меня вникать в горести Греты. Каким-то образом они притягивали меня к ней.

— Разве у тебя нет друзей в Гватемала-Сити?

— Я не могу вернуться туда.

— Не можешь или не хочешь?

— Нет, не могу. Не могу. Это исключено.

— Что же ты думаешь делать?

Я почувствовал беспокойство. Мне не хотелось спрашивать, почему она не может вернуться в Гватемала-Сити.

— Не знаю. Хочешь, я скажу тебе правду?

Я знаю, что будет со мной завтра, но что будет послезавтра, уже не знаю. Я вообще не знаю, как дальше жить. Мне некуда деваться и не к кому идти. У меня нет денег, нет будущего, нет надежды. Мне не следовало ехать сюда и досаждать тебе своими несчастьями, но к кому же мне было кинуться, когда от меня отказалась родная мать? Единственное, чего я хотела от жизни, чтобы кто-нибудь меня любил, и вот я никому не нужна. Что мне делать?

Я дошла до края.

Я видел, как она закусила губу, чтобы не заплакать. Один глаз остался сухим, но другой наполнился влагой, и по щеке тихо скатилась слеза. У меня защемило сердце.

— Ты знаешь, почему я уехала из Гватемала-Сити?

— Нет, ты мне не говорила.

— Теперь я могу тебе сказать. Я жила с Варела.

— Как ты сказала?.. С Варела?..

— Да, я жила с Варела.

— С начальником полиции при Вернере?

У меня перехватило дыхание. Она даже не пытается скрыть этого!

— Ну что, ты в ужасе?

— Как тебе сказать? Пожалуй, да.

— Я тебе противна!

— Нет! Почему же… Я думал, он сбежал в Мексику.

— Он прятался. Когда он вышел повидаться с матерью, они схватили его.

«Туда ему и дорога», — подумал я. Я был рад, что Варела получил по заслугам.