Вулканы над нами

Чиламы шли и шли, и я знал наперед, что, как мигрирующие муравьи, они изберут наикратчайший путь к своей цели. Какова эта цель, никому еще не было известно.

Я знал также, что им придется пройти через весь город, потому что Гвадалупа, как многие колониальные города, выстроенные на месте индейских крепостей, расположена на плато, имеющем форму перешейка. Парк Аламеда занимает широкую часть перешейка; дальше город образует горловину в полмили длиной; другой дороги из города нет; с боков плато круто обрывается вниз. Я надеялся, что никто не решится задержать чиламов на их пути через горловину.

Туристы, как видно, поняли наконец, что происходит. Администратор, которого звали мистер Хиксон, призывал всех к порядку и спокойствию.

— Сейчас мы все вместе пойдем по своим отелям. Повторяю, бояться нечего, только надо вести себя разумно. Я уверен, что все будут вести себя разумно.

— Я требую, чтобы нас немедленно отправили в Новый Орлеан, — крикнул человек, потерявший киноаппарат. — Вызывайте самолеты, делайте что хотите, но я и часу не останусь больше в этом городе. И предупреждаю вас: как только я вернусь, я все выложу на заседании правления!

Приходится думать, что женщины не так остро, как мужчины, ощущают приближение опасности. Когда туристов строили в ряды, чтобы вести по гостиницам, я чувствовал себя человеком, замешкавшимся на склоне вулкана, когда лава уже потекла из кратера. Грета же была чуть-чуть взволнована. Не более того.

Наконец туристы двинулись. Нам не оставалось ничего другого, как идти вслед за ними.

Направо, за деревьями, окаймлявшими улицу, на замусоренном пустыре, по которому, переваливаясь, разгуливали грифы, стояли начатые постройкой дома. Сквозь пустые глазницы окон мне иногда удавалось охватить взглядом течение белой людской лавы: чиламы, сковываемые в своем движении женщинами и детьми, направлялись к центру города.

— Как интересно! А? — сказала Грета, стискивая мою руку.

— На мой вкус, даже чересчур.

— Как ты думаешь, что они будут делать?

— Индейцы? Один, бог знает.

— Может быть, они сожгут ратушу и разгромят лавки?

— Зачем им лавки? Им же ничего не нужно. Ничего, кроме мачете. Кроме мачете и агуардьенте.

— Может быть, полицейские попытаются их остановить?

— Надеюсь, у них хватит ума не делать этого.

— Почему ты так спешишь? Я хочу поглядеть, что произойдет.

— Ты все увидишь с крыши отеля. Если только какой-нибудь безумец не начнет стрельбу.

Когда мы вышли на пласа, на ней не было ни души. Трезвонил церковный колокол. Корзины с цветами, приготовленные для празднества, валялись опрокинутыми у паперти; мостовая была усыпана белыми и алыми лепестками.

Мы уже были на середине пласа, когда четверо солдат, по двое в ряд, промаршировали из-за угла церковного здания, поднялись на паперть, топча цветы, и прошли внутрь. Я узнал их: это были кавалеристы из моего патруля;.я еще не видел их после приезда. Я крикнул им и помахал рукой, но опоздал — они уже скрылись. На Калье Барриос полицейские и добровольцы из гражданского населения перегораживали баррикадами боковые улочки. Делалось это так: подкатывали телегу, ставили поперек и сбивали с нее колеса. Эти боковые улочки были очень узкими, просто проходы между домами.

Мне удалось втащить Грету в отель без дальнейших возражений с ее стороны, и отельная прислуга заперла двери на засов. Следопыты высшего класса и Обычные следопыты — все были в курительной комнате. Они толпились в растерянности, подобно гостям, которые выпили все спиртное в доме и теперь не знают, что с собой делать. Миновав их, мы вышли в сад; только я успел вынуть ключ, чтобы отпереть мою королевскую лоджию, как за закрытой дверью зазвонил телефон. Я повернул ключ, мы вошли, я снял трубку.

— Алло, это вы, Вильямс?

Смутный и какой-то клохчущий голос был неузнаваем, но я знал, кто говорит.

— Это Элиот. Я звоню потому, что у меня к вам огромная просьба.

Голос умолк, и я решил, что разговор прервался.

— Алло! Алло! — сказал я. — Вы слышите меня?

В трубке что-то заверещало, я услышал Элиота за тысячу миль. Потом он вдруг заговорил нормальным голосом, как видно продолжая начатую фразу:

— …Звоню из «Ты да я», на пласа за углом. Каждая минута дорога.

— Так в чем дело? — спросил я. — Я слушаю.

— Индейцы впали в безумие.

— Знаю, — сказал я. — Что дальше?

— На церковной звоннице поставлен пулемет, а все боковые улицы забаррикадированы, так что индейцам некуда больше идти, как на пласа. Это будет бойня. Их тысяча двести человек, больше половины — женщины и дети.

Времени терять нельзя. Каждая минута на счету.

— Что я могу поделать? — спросил я, — Я вас не понимаю.

Я же сказал. Этот мальчишка-лейтенант где-то спрятался от страха, а меня солдаты не послушают.

— Наверно, они не послушают и меня, — сказал я. — Но я пойду и сделаю что смогу.

Трубка долго трещала, потом прорвались торопливые слова:

— …Идите сразу, а то не поспеете.

— Я буду там через две минуты. Пока что велите, чтобы разбаррикадировали несколько улиц. На всякий случай.