Вулканы не молчат

— Есть третий вариант, — подключился к нашему разговору Костя. — Здесь, я думаю, упала земляная бомба.

— Как понимать — земляная?

— Скажем по-другому: дерновая. Этот прорывчик много дерну наделал.

— А еще, — сказал Геннадий, — есть деревянные бомбы. Короче запомни: то, что было подброшено взрывом и потом упало обломками или какими-то фигурами, это все — бомбы.

Сначала, пока мы еще не слишком удалились от лагеря, нам попадались полузасыпанные пеплом, однако же сумевшие сохранить свою зелень заросли ольховника. Они стояли в оврагах, где до извержения текли горные речки. Потом не стало ни оврагов, ни ольховника. Их начисто завалило выбросами. Будто их никогда здесь и не было. Сплошная чернота простиралась до самого потока.

В лагере «кинопутешественников» было тихо. Он казался покинутым. Палатка обвисла. В нее можно было забраться только ползком.

Мы хором позвали:

— Натаа-ша-а…

— Я зде-есь…

Колыхнулся полог, и между его половинками появилась Наташина голова. Так, не вылезая из палатки, головой наружу, Наташа с нами и разговаривала.

— Вы, наверно, спали?

— Ага.

— Как ваши дела, Наташа?

— А-а, дела… Угостите-ка лучше сигаретой.

Зажигая спичку, я присел перед нею на корточки. Теперь только увидел, что у нее большие, черные, слегка отступившие в глубину глаза, тонкий нос, тонкие, плотно, как бы раз и навсегда, сомкнутые губы. Нет, улыбке тут не пробиться.

— Семен молчит? — спросил Костя.

В щель полога просунулась рука, двумя остро отставленными пальцами отняла от губ сигарету.

— Семей смиражировал.

— А мы к работе приступаем, — сказал Геннадий. — Пожелайте чего-нибудь.

— Нипха…

Костя, почтительно наклонив голову, пояснил:

— Наташа говорит: «Ни пуха»…

Мы пошли к берегу.

Они втроем остались у черты прибоя, а меня послали вперед. В одной руке у меня была рейка, в другой — конец двадцатиметровой мерной ленты с оранжевыми дольками. Противоположный конец ленты остался у Алексея. Когда лента натянулась, мне сказали: «Стоп!» Остановившись, я повернулся к ним лицом. Геннадий, оценив выбранное мною положение, помахал рукой, показывая, чтобы я передвинулся ближе к потоку.

— Ставь рейку!

Опустившись на одно колено, Костя поднес к глазам ладонь с компасом и с непохожей на него строгостью крикнул:

— Не шевелись!

Алексей, придавив ногой остававшийся у него конец ленты, держал наготове шариковую ручку и раскрытый полевой дневник. Взяв азимут, Костя назвал ему какую-то цифру, и Алексей тут же ее записал. Потом Костя отошел в сторону, а на его место встал Геннадий и тоже нацелился — теперь уже нивелиром — на мою рейку и тоже назвал Алексею какую-то цифру.

— Теперь, — крикнул он мне, — там, где стоишь, проведи носком линию и — дальше.

Через двадцать метров все повторилось. Через сорок — то же самое. И лишь когда прошли двести метров, Геннадий сказал, что пора ставить репер.

Из кусочков лавы сложили маленькую пирамидку, увенчав ее плоским обломком, на котором Геннадий выбил молотком римскую цифру «I». Счистив перчаткой пыль и крошки, убедившись, что цифра получилась отчетливой, он с нарочитой торжественностью откинул голову и, указывая мне на пирамидку, повелительно сказал:

— Запиши: и поставили репер!..

К его удивлению я записал.

— Вот, Костя, — сказал он, смеясь, — учись исполнительности.

Костя не замедлил с ответом:

— А ты разве не понял? Тебя к блокнотику приучают.

Следующий репер снова поставили через двести метров. При этом кто-то из них сказал:

— Зачем так часто? Можно ограничиться характерными поворотами. На изгибах потока, около конуса и тому подобное.

Пошли чуть быстрее.

Однообразие работы скрашивалось соседством живого потока. Пока Костя брал азимут и пока Геннадий расстреливал меня из нивелира, я успевал разглядеть некоторые его детали.

Увидев однажды поток лавы, ты все равно не можешь считать, что отныне знаешь, как он выходит из жерла, как завоевывает пространство. Есть лавы очень вязкие, затвердевающие до выхода из жерла. Из-за этого в горловине действующего вулкана часто возникают пробки. Но газам нужен выход. И тогда следует взрыв. Серия таких взрывов иногда растягивается на много лет. Так происходит с Карымским вулканом, снискавшим себе славу одного из самых активных в мире. По количеству «рабочих» дней в XX веке он опередил Этну, которая считалась рекордсменом прошлого столетия — возможно, лишь потому, что тогда за Карымским не было постоянного присмотра.

Есть лавы совсем жидкие — так называемый гавайский тип. Извергаясь, вулканы Гавайских островов не разбрасывают бомб, не рождают пепловых туч. Как правило, они ограничиваются излиянием лавы, которая, по выражению одного из очевидцев, разливается блинами. Не задерживаясь на вершинах, эти потоки стекают вниз со скоростью сорока километров в час.