Вулканы не молчат

Нина спала. Алексей, пристроив в изголовье ручной Фонарик, читал детектив. Костя, наверно, только что влез в спальник и теперь со всей тщательностью застегивал на нем пуговицы. Он так долго шуршал вкладышем, а потом и брезентовым чехлом, что Геннадий, оторвавшись от полевой книжки, решил, любопытства ради, проследить, сколько это продлится. Терпения не хватило, и он вполголоса, чтобы не разбудить Нину, сказал:

— Между прочим, тебе завтра мужиковать.

— Понял, — откликнулся Костя.

Чего-чего, а такой беспрекословности Геннадий от него не ждал. Костя тащил все, что на него взваливали, но перед тем, как подставить спину, обязательно выяснял: есть ли какая нужда в том, что его заставляют делать? Обычно он приходил к выводу, что такой нужды нет, о чем тут же и говорил.

Геннадий возмущенно спрашивал:

— Ну, чего ты, Котик, сопротивляешься? Все равно же будет по-моему.

— А это другое дело. Приказ начальника для меня — закон.

Теперь, когда Костя сказал коротко и бодро «понял», Геннадий пришел в редкий для него восторг.

— А ведь проспишь, Котик!

— Не беспокойся, начальник.

— Только попробуй…

Геннадий разбудил меня ровно в полвосьмого. Они с Алексеем были уже одеты. Спальники Нины и Кости лежали свернутыми у торца палатки. Начальник разбирал рюкзак, выкладывая из него лишнее. Цюрупа нежил расческой свои великолепно-черные усы и вслух пытался угадать, какие компоненты включены в ожидавший нас завтрак.

За ночь пролилось много дождя. Тент над палаткой прогнуло по краям двумя лужами. Пепел под ногами, который вчера, просохнув после прежних дождей, слегка пылил, снова стал упругим и плотным.

— Это хорошо, — заметил Алексей. — Пыль на маршруте — не лучший попутчик.

Из оврага, откуда редкими клочьями поднимался дым костра, выскочил мокрый и черный, как здешняя земля, Питкин. Дав стремительный, с фигурными подскоками круг, он метнулся к хозяину, лизнул его в подбородок и потом, не сбавляя радости, завертелся вокруг меня и Алексея.

На Геннадия нашла дурашливая радость. Возможно, ее принес Питкин, а возможно, она влилась в него с первым утренним вдохом, когда, открыв глаза, он вспомнил, что наступил долгожданный, по-настоящему рабочий день.

— Ну, что-о, Питкин, что-о?.. — спрашивал он нежным голосом. — Тебя за нами прислали. Да? За-а на-ами, за-а нами…

Алексей с легким нетерпением покупателя, на которого долго не обращают внимания, сказал:

— Собственно, чего мы стоим? Двадцать минут в нашем распоряжении.

Во главе с Питейным мы быстро направились к оврагу.

— Бачковым накрыть столы, команде мыть руки! — издали крикнул Геннадий, повторяя слова команды, которую мы слышали на корабле.

Повернувшись от костра, Нина улыбнулась; чуточку виноватая, однако не настолько, чтобы при виде начальства бросаться ему в ноги.

— Столы накрывать нечем, — она показала на ведро, в котором вместо супоида была холодная, с пепловым настоем вода.

— Стало быть, нас не ждали, — разочарованно сказал Алексей.

Геннадий молча наблюдал за Костей, который, стоя на коленях, дул в костер. Из-под вороха мокрых сучьев выпархивал жидкий дымок. Огня в этом ворохе разглядеть не удалось.

— Ай, Котя, Котя…

Оставаясь на четвереньках, Костя повернул к Геннадию слегка подкопченное лицо.

— А что делать, начальник? Осадки в виде дождя. Месячная норма.

И поставили репер!

После запуска советского «Лунохода-1» кто-то из журналистов, скорбя по вечности, с грустью писал: следы космической тележки, которые мы сейчас рассматриваем на фотографиях, Луна сохранит на тысячи лет. Там нет атмосферы, поэтому нет дождей и ветров, которые могли бы уничтожить колею «Лунохода».

«Лунные» свойства, несмотря на сверхнормативные осадки и неостывающие ветры, обнаружило и черное плато Алаида. Не знаю, как насчет вечности и что будет через год, но за полтора месяца отпечатки сапог, оставленные первыми исследователями прорыва и теми, кто приехал после, не утратили ни одного из своих рубцов. Ветру мешает дождь: на сыром пепле не разгуляешься. Но и дождю нет возможности разлиться ручьями: пепел всасывает его мгновенно и без остатка.

По старым следам мы шли в сторону потока.

Осматриваясь по сторонам, я находил для себя новые сравнения со спутницей Земли. Все видимое пространство, избитое неглубокими воронками, напоминало фотографическое изображение лунной поверхности. Воронки были самых разнообразных диаметров. В одной мог бы поместиться манеж цирка, в другую не вошло бы и чайное блюдце.

— Заметь, — сказал мне Геннадий, — бомбы и досюда долетели, хотя здесь, — он посмотрел на конус, — по прямой — больше двух километров.

Мы подошли к ближней вороночке. Носком геологического молотка Геннадий ковырнул верхний слой. Он оказался рыхлым. Геннадий стал ковырять глубже, но и там ничего похожего на твердый предмет не было.

Если нет бомбы, то как возникла воронка?

— Тут два варианта. Бомба падала с большой высоты. Если это твердый пирокласт, он мог уйти в пепел метра на полтора и больше. А если бомба шлаковая, она, конечно, при ударе рассыпалась.