Вурдалакам нет места в раю

Дочь Лесного Царя! Вот она, значит, какая. Слышал я о ней, много слышал. Если она и вправду такая, как про нее говорят, то мой хвост на волоске от больших испытаний. Сколько волчьих шкур висит в царской пещере, и все со следами ее огненных стрел. Сколько птиц и зверья распрощались с жизнями только от того, что попались ей на глазок. А ведь среди них были такие верткие твари, до каких мне далеко. Право слово, лучше бы за меня взялся этот мордатый упырь, а то и дуболом-волот с его непомерной силищей.

Дважды вурдалака просить не пришлось: едва дева направилась в его сторону, как он сам сиганул в темный провал полуземлянки, прикрытой сверху земляной кровлей, на которой густо росла трава. Со стороны могло показаться, будто волк нырнул под зеленый холм и пропал из виду, но сам Горихвост слишком хорошо знал это логово: в прежние времена оно служило ему жилищем, пока пришлый Царь не навел новых порядков. Знал он и то, что деться из этой землянки некуда – другого выхода нет.

«Вот и вышло, что я в своем собственном логове, как в темнице», – с горечью подумалось ему.

Как тут все изменилось! От каменного очага осталась лишь горелая ямка в полу. Полки на стенах сорвали, сундуки вынесли, и даже запах жилья сменился на отвратительную вонь незнакомых существ, задержавшуюся в этом стылом подвале на много дней после того, как их вывели. Одни широкие лавки вдоль стен были еще на своих местах, да и те почернели и покрылись безобразными следами ножей и чьих-то когтей.

– Чувствуй себя как дома! – издевательски хохотнул Вахлак, заглянув в дыру входа.

Горихвост огрызнулся, но не стал отвечать. Что взять с этого дурного верзилы! Ну не дали боги ему мозгов, разве это его вина?

А вот когда в дыру осторожно протиснулась царская дочка, он съежился и забился в угол.

– Какой ты пушистый! – с сожалением произнесла Ярогнева, щурясь на тоненький лучик света, едва пробивающийся сквозь узкую прорезь бревна. – Жалко будет потратить такую чудесную шкурку.

Горихвост непроизвольно рыкнул, но тут же взял себя в руки и спрятал клыки. Охотница потрепала его по загривку. Горихвост не сумел удержаться и ощерился. Что поделать, волчьи инстинкты! Ну не дают волки теребить себя за ушком, как домашнюю собачку. Нас не трогай, и мы тебя трогать не будем. Зачем лезть руками, куда не просили?

Широкие рукава ее платья мягко прошелестели Горихвосту по морде. Выше запястья, почти у самого локтя, они были перехвачены серебряными браслетами, на которых узорные ведьмы кружились в чарующей пляске.

– Ну-ка, волчок, покажи настоящее личико! – посмеиваясь, проговорила дева. – Я пришла подлечить твои ранки.

Горихвост подпрыгнул и на лету кувыркнулся, но стукнулся лапами о низкий потолок и грохнулся на утоптанный пол. Он все же успел скинуть шкуру, и приземлился уже мужиком с переметной сумой на плече. Сума отлетела в сторону, и из нее высунулась рукоять Душебора с темно-зеленым камнем, зловеще поблескивающим в полутени.

Ярогнева расхохоталась над неловкостью пленника, но стоило ей увидеть оружие, как синий глаз ее холодно блеснул. Она быстро схватила сумку и завладела мечом.

– Это тебе не понадобится, – ледяным тоном произнесла она, пряча оружие подальше.

– Если б я думал сопротивляться, ты бы меня не удержала, – поморщившись, выговорил Горихвост. – Но я служил Дыю верой и правдой, и пусть он ко мне переменился, я-то ведь прежний!

– Не называй батюшку Дыем, он этого не любит, – строго велела царевна.

Она достала из заткнутой за гашник сумки берестяные коробочки с мазями и велела:

– Ложись на лавку! Сейчас мы тебя подлечим! И охать не вздумай, я и не такие ранки видала!

Горихвост забрался на деревянное ложе и сдернул рубаху. Ох ты, надо же, как все тело скрипит и ноет! На башке – шишка, на лапе – волдырь, на боках – синяки, на морде – царапины.

– Да на тебе живого места не найти! – рассмеялась Ярогнева. – Как себя чувствуешь, волчок?

– Великолепно! – бодро доложил Горихвост.

– Ничего не болит?

– Как же ничего? Все болит.

– Почему тогда великолепно?

– Раз болит – значит, жив, – объяснил Горихвост.

– Вот и шишка! На месте, – довольно заметила Ярогнева, ощупывая его голову.

– А куда она денется? Сколько через голову ни кувыркайся, раны сами от этого не пройдут.

Шишка жутко саднила, но ему пришлось стойко терпеть, пока дева втирала в нее мазь. Потом тонкие пальцы охотницы обработали его синяки, которых обнаружилось великое множество. Кое-где пришлось даже подвязать тряпицы, чтобы кровь не сочилась.

– Что ты морщишься? – расхохоталась Ярогнева, глядя на его перекошенную физиономию.

– Легко тебе смеяться, – недовольно откликнулся Горихвост. – А у меня слезу́ вышибает, когда ты пальцем тычешь в синяк.

– А что это за значки у тебя на спине? Их что, задом наперед накололи?

– Дед сделал наколку, когда я был маленьким. Оберег от дурной ворожбы.

– Помогает?

– Еще бы! Любые порча и сглаз отскакивают, как от заговоренного.

Ярогнева погладила ладонью край сброшенной длаки и проговорила:

– Удивляюсь, как ты не ободрал шкурку в чаще.