Введение в эстетику

Вот почему импрессионизм явился реакцией не столько против догматизма вкуса, сколько против научного и ученого аппарата новейшего натурализма. Наука объективна: она бескорыстна в своих объяснениях. Напротив, догматик и импрессионист по существу склонны интересоваться вещами, которые они судят, хотят во что бы то ни стало пристраститься к ним. Каждый всецело уходит в свое суждение и ищет в критике лишь возможности выразить себя в ней и целиком найти себя в ней. Разница лишь в том, что для одного «я» – это «я» момента, преходящего каприза, всецело чувственного и субъективного и не стремящегося выйти из этих рамок момента; «я» другого, наоборот, то, что наиболее постоянно и обще в людях: разум или чувство, как он полагает, и, кроме того – следовало бы добавить, – традиции, условности, технические требования, свойственные известным школам и известной среде и являющиеся, таким образом, лишь одним из моментов эволюции, моментом необходимым в силу сложных законов; но нет никаких серьезных оснований признавать в них нечто вечное и изначала присущее человеческой природе, помимо разве закона их эволюции (в противоположность закону какого-либо отдельного фазиса). Таким образом, обе тенденции лишь в одном пункте расходятся: в вопросе о всеобщности эстетических суждений, от произнесения которых ни одна из них не отказывается.

Быть может, достаточно было бы, чтобы импрессионизм проникнулся научным рационализмом современников (что не помешало бы ему – как видно из примера Канта – остаться субъективным) или же догматизм стал относительным (что не помешало бы ему допускать возможность необходимых, хотя и постоянно приспособляющихся, законов; в пример можно привести Брюнетьера) – для слияния обоих направлений в позитивной эстетике, к которой должны стремиться в настоящее время все серьезные мыслители.

I. Тезисы импрессионизма

Импрессионизм, несмотря на свою кажущуюся современность, существовал всегда и во всех искусствах. В особенности процветал он всегда в музыкальной эстетике, в которой «враги музыки», начиная с греческих скептиков и кончая новейшими поэтами и историками-эволюционистами, отметили самые противоположные по характеру колебания, касающаяся не только музыкальных произведений, но и самых элементов музыки: например, гамм и тональностей, консонансов и диссонансов[118].

В действительности этот преувеличенный скептицизм не является, собственно говоря, отрицанием музыкального искусства; он выступает лишь против плохой, с его точки зрения, музыки в защиту музыки, которую он считает хорошей. Он – лишь крайний импрессионизм, чувствующий потребность выразиться в агрессивных формах. Более осмотрительный, литературный импрессионизм объявляет себя не «врагом», но, наоборот, лучшим «другом» литературы.

Но мы ссылаемся на музыкантов лишь затем, чтобы сделать более ясной общность проблемы. Импрессионизм главным образом из литературы заимствовал, помимо своего названия, и систематическую форму, ибо строго выдержанная бессистемность также ведь своего рода система.

Ценность импрессионизма всецело зависит от степени значительности личности его сторонников; с другой стороны, он чрезвычайно рельефно выдвигает эти индивидуальности; это, по мнению как его сторонников, так и нашему собственному, одна из важнейших причин возникновения импрессионизма. Из современных писателей Анатоль Франс и Жюль Леметр с наибольшим авторитетом и более систематически выразили, если можно так сказать, отсутствие авторитета и системы: индивидуализм, дилетантизм, эстетическую анархию – назовите, как хотите.

«Критика, как я ее понимаю, – говорит Франс, – критика, как философия и история, представляет собою своего рода роман для проницательных и любопытных умов; но всякий роман, в сущности говоря, автобиография. Хороший критик – тот, кто умеет рассказать, что он переживает среди произведений искусства»[119]. Сколько «хороших историков» и «хороших философов» благодаря этому добровольно перейдут на амплуа «хорошего критика»? Это почетное и ироническое сближение не дает, однако, возможности предвидеть сколько именно.

«Объективной критики, – говорит Франс, – не существует, равно как и объективного искусства; и все те, кто льстит себя надеждою выразить в своих произведениях нечто иное, кроме самих себя, делаются жертвой самой обманчивой иллюзией. Истина в том, что за пределы самого себя никогда нельзя выйти». Пикантная мелочь: переписывая это место в другой книге, Анатоль Франс вместо слова «иллюзия» употребил термин «философия». «Сад Эпикура» – также царство эпиграмм[120].

Итак, критика – произведение искусства, а не научная работа. «Она – последняя по времени литературная форма; она, может быть, закончит тем, что поглотит все остальные». Грандиозный труд автора «Понедельников» не является ли уже как бы итогом XIX века, а Сент-Бёв (несомненно, в силу престижа своего почти церковного имени) неверующим св. Фомой[121]?