Введение в эстетику

Таким именно образом Тэн мыслит определение общих черт всякого произведения при помощи общих и внешних условий его создания.

Но предположим даже, что все общие условия художественного произведения известны, все же останется еще исследовать одну существенную часть эстетического факта: индивидуальность художника и его творчества. Она до сих пор выступает пред нами лишь как безличный продукт среды. Но вдохновенный или гениальный художник бывает таковым именно в силу своей индивидуальности, оригинальности, ставящей его вне стада, как вожака, по крайней мере, если не как пастуха. Общие условия отлично объясняют нам психику среднего человека или, в случае надобности, так называемой публики, но они не объясняют нам психологии художника, отличительная черта которого в том, чтобы казаться тем более оригинальным, отличным от других, индивидуальным и единственным, чем более он значителен в искусстве. Метод не выполнил бы своей главной задачи, если бы он не достиг этой точки, по необходимости центральной в области эстетики.

Этой новой проблеме соответствует совершенно другой метод или направление. Для того чтобы объяснить гениальную индивидуальность, Тэн проникает как бы в самую сердцевину факта: он пытается уловить наиболее своеобразные черты художника через посредство его произведения, биографии и среды; когда же эта предварительная и часто молчаливая индукция закончена, то в главной роли выступает уже дедукция, готовая к проверке при каждом своем применении. Такой прием, пожалуй, наиболее систематически применен в этюде о Тите Ливии[161]; великий историк этот прежде всего обладал темпераментом оратора. И из синтеза этих двух элементов – истории и красноречия – в одной «господствующей черте» вытекают все остальные подчиненные черты человека и его произведения.

Этюды о Лафонтене, «Опыты» (Essais) о Лабрюйере, Бальзаке и большинство глав «Истории английской литературы», как, с другой точки зрения, «Происхождение современной Франции» иллюстрируют этот метод, непосредственно заимствованный из способов классификации, применяемых в естественных науках.

Таким образом, индивидуум выступает пред нами, по выражению Спинозы и Лейбница, как «духовный автомат», как «монада», движимая внутренними силами, в свою очередь управляемыми имманентной логикой, развитие которой составляет личную жизнь каждого, ибо в нас содержится все; заурядный или гениальный человек – в особенности, быть может, гениальный (ибо эта исключительность составляет его силу и его превосходство) – представляют собою «движущуюся теорему»: индивидуальную жизнь можно вывести из его формулы, подобно тому, как эволюция Вселенной выводится из ее «существенной формулы», достаточно вспомнить конец «Французских философов XIX в.» и книги «О буме»[162].

Одно письмо Тэна хорошо определяет эту вторую точку зрения. «Затруднение при исследовании заключается для меня в том, чтобы найти характерную или господствующую черт у, из которой все могло бы выводиться геометрически, – одним словом, найти формулу предмета. Мне кажется, что формула Тита Ливия такова: оратор, ставший историком. Все его недостатки, все его достоинства, влияние, которое на него оказали воспитание, жизнь, гений нации и эпохи, характер, семья, – все сводится к этой формуле. Это оратор, созданный для общественной жизни, оратор, который в момент, когда проявления общественной жизни подавлены, бросается в прошлое».[163] Несомненно, это индивидуальное сочетание способностей духа возникло отчасти благодаря расе, среде, в особенности же благодаря моменту. При иных условиях Тит Ливии, наверное, не был бы тем, кем он был. Тем не менее это сочетание свойственно лишь его личности, ибо его современники обладали каждый талантами, весьма отличными от его талантов. В Предисловии к Титу Ливию Тэн взывает к Спинозе, этому преимущественно дедуктивному философу, трактовавшему человеческие страсти «геометрическим методом». Так как все в индивидууме находится в связи и в подчинении, то все зависит в нем от «главного свойства», от «преобладающего характера», по терминологии естествоиспытателей, «однообразное действие которого различно передается нашим различным колесам и сообщает нашей машине необходимую систему заранее предвиденных действий»[164]. Мы достаточно далеки при этом от индуктивного метода или, по крайней мере, находимся в том из его фазисов, который наиболее дедуктивен.

В 1857 г., в предисловии к «Истории английской литературы», выброшенном в окончательной редакции, Тэн сурово критиковал чисто описательный дилетантизм, который очень нравился еще Сент-Бёву «Человек, – говорит он, – не собрание прилаженных друг к другу кусков; он – система, а не груда частей… Он – сила, которую нужно освободить, распутать, это не разрозненные ручейки, которые нужно соединить в одно русло, но источник, которого нужно достичь… Если просто показать человека значит уже много, то, быть может, интересно также дать возможность понять его»[165].