Введение в общую культурно-историческую психологию

Вот этот океан мышления, состоящий из веками отработанных образцов, и имеем мы как основное содержание всех тысячелетий человеческой истории. Понять и описать его могут только этнография и этнографическая психология, одним из разделов которой и является психология культурно-историческая. История, как и все исторические дисциплины, имеет дело с тоненьким ручейком отклонений от нормы, если мы под нормой будем понимать правило или образец. Все, что бы мы ни попытались проследить сквозь эпохи, в исторической науке, философии, логике, культуре – это жалкий и очень тонкий комариный писк. Смысл его прослеживать лежит только в том, что он чем-то отличается от неразложимого гула Тишины, стоящей в веках человеческого существования. И тянущих-то эти ниточки в истории человечества всегда считанное количество, единицы в каждую эпоху. Чудо, что эти люди как-то умудряются находить друг друга и продолжать свое дело. Еще большее чудо то, что они вообще находятся, потому что при этом им на самом деле и дела-то почти нет до того, о чем они говорят и пишут. А больше всего им есть дело до того, как травить и уничтожать друг друга. Как они при этом умудряются сохранить хоть что-то из создаваемого ими – загадка! Особенно в те времена, когда они умудряются поцапаться не только между собой и со своими предшественниками, но и обгадить весь окружающий их мир, то есть материнскую среду мышления, из которой они все вышли.

Это не просто слова. Людям науки действительно свойственно ненавидеть бытовое мышление, как нечто их унижающее одним своим существованием. Это похоже на то, как христианин, а подчас и йог ненавидят тело в его проявлениях, делающее их грязными, несовершенными, небожественными.

Тут мне было сделано замечание: «Христиане тело не ненавидят – утверждать иначе означает демонстрировать откровенное невежество. В христианстве даже есть оборот: “возлюбленные тела наши”. Отрицание тела восходит к гностикам, а от них передано ряду сект, особенно – манихейцам. Подробнее смотри у Л.Н.Гумилева».

Это очень важное замечание, потому что оно позволяет мне еще раз повторить исходное: я работаю с парадигмами, что значит, с наиболее общими согласиями, а отсюда – и понятиями исследуемых сообществ. То, что где-то в огромном объеме христианской или любой другой литературы можно найти нечто отклоняющееся от общепринятых взглядов, в данном случае, на тело, как на «гроб повапленный», «сосуд скудельный» и тому подобное, я не сомневаюсь. Но сейчас я говорю об обычном мышлении, а в нем обычно, как это вижу я, обычный человек воспринимает мир вот таким образом, который тоже называется обычным. Иначе говоря, мои слова должны были бы прозвучать так: обычно считается, что обычный христианин, действительно искренне преданный вере, считает тело помехой своему служению. И по мере того, как рвение его усиливается, усиливается и сопротивление тела его аскезе, из-за чего он частенько доходит или до ненависти к телу, или до сумасшествия. И так далее, и тому подобное… Я не против замечаний, но сначала мне бы хотелось, чтобы сказанное мной было понято. Я уже постарался показать, что большинство сделанных к этой работе замечаний сделаны так, словно бы их авторы вообще не читали рецензируемой книги.

Существуют эпохи, когда нравственность ломается настолько быстро, что люди перестают сдерживать то, что из них рвется. В этом смысле нет для нас более показательного времени, чем русская революция. Обещание обновить жизнь полностью привело к откровенной травле всего, что воспринималось как проявления прежнего быта, прежней жизни. Вслед за Лениным психологи вытравливали из своего языка все понятия и даже просто слова, как-то напоминающие о тех образах, которые за тысячелетия существования русского языка доказали, что они передают описание мира наиточнейшим из всех доступных русским способом. То есть те слова, которые не задумываясь употребляет любой человек русской культуры для выражения сложных понятий. Не задумываясь потому, что знает: точнее и понятнее в русском языке это понятие передать нельзя. Так называемый «советский язык» рождался из замены понятных каждому человеку слов на искусственно выбранные иностранные выражения, которые могли понимать только избранные. Я сделаю небольшое отступление и приведу выдержку из «Истории советской психологии», показывающее отношение психологов к этому древнему океану бытового мышления: