Введение в общую культурно-историческую психологию

Но сначала оговорюсь: Геродота Вико упоминает лишь вскользь. Нет никаких оснований утверждать, что он его считает своим предшественником хоть в каком-то смысле, даже несмотря на этот явно высказанный интерес к обычаям разных народов в приведенном мною в начале этой главы отрывке из его наброска «Словаря Умственных Слов». Правда, он считает одним из своих предшественников великого римского историка Корнелия Тацита. Тацит, насколько мне известно, ни в одном из своих произведений Геродота не упоминает (Тацит, 1993). Но вот его отношение к изучаемому материалу, «к простонародной мудрости», хранящейся в нравах и обычаях множественных народов, с которыми сталкивались римляне, позицию Геродота напоминает.

«……Вико преклонялся больше, чем перед всеми другими, – пишет про себя Вико, – перед двумя учеными, Платоном и Тацитом, так как благодаря своему несравненному метафизическому уму Тацит видит человека таким, каков он есть, а Платон – таким, каков он должен быть; и как Платон посредством своей всеобщей науки проникает во все области добродетели, которые образуют человека мудрого по идее, так Тацит нисходит во все те установления пользы, которые среди бесконечных и иррегулярных случайностей, среди коварства или удачи могут создать человека практически мудрого. Преклонение с такой точки зрения перед этими двумя велики авторами вызвало у Вико первоначальный план того, что он впоследствии выработал в виде Вечной Идеальной Истории, соответственно которой протекает Всеобщая История всех времен <…>. Таким образом, Вико становится мудрецом одновременно и в тайной мудрости (какова мудрость Платона), и в простонародной мудрости (какова мудрость Тацита)» (Вико, Жизнь, с.489).

Если посчитать, что, с психологической точки зрения, позиция Тацита близка позиции Геродота, то Вико, безусловно, попадает в ту рамку, которую культурно-историческая психология считает своей парадигмой. Однако, его яркая приверженность Френсису Бэкону – одному из основных и самых жестких творцов естественнонаучного метода, делает это утверждение сомнительным. Впрочем, вопрос с Бэконом не так однозначен. С одной стороны, он призывал пытать природу и вырывать у нее ее тайны с помощью науки. С другой же стороны, он создал индуктивную логику в противовес формальной логике Аристотеля, легшей в основания науки. Читая Бэкона, Вико мог вычитывать из него только то, что было ему близко.

Однако надо внести еще кое-какие уточнения. Если Вико и заложил основы нового научного подхода, то вовсе не только потому, что считал неверным современный ему научный метод, а скорее потому, что считал ошибающимися всех остальных ученых. Одно время, к примеру, он действительно отрицал физику как занятие бессмысленное, предпочтя ей Платона, но потом, видимо, «рассердившись» на преуспевающих в глазах общества физиков, написал книгу, в которой «попытался установить <…> Физику на основе собственной Метафизики…… За такой Метафизикой должна была бы следовать как Логика Стоиков, где они учили вести рассуждение при помощи сорита, характерного для них метода доказательства, почти аналогичного геометрическому методу, так и Физика, которая за основу всех телесных форм принимает конус, совершенно так же, как первой сложной фигурой, зарождающейся в Геометрии, является треугольник…» (Вико, Жизнь, с.490).

Для того, чтобы этот спор стал понятнее, надо помнить, что один из основных постулатов, на который опирается Декарт, создавая свою Метафизику, был «анализ геометров». Вико, знавший Декарта только через Генриха Регия, в качестве одной из основных претензий выдвигает то, что его Физике Декартом не найдена соответствующая Метафизика, принесшая бы Мораль, подобающую христианской религии. Отказывает он ему и в логике. А в итоге, раздраженный тем, что все вокруг постоянно хвалят Декарта, приходит к его полному отрицанию: «Дориа, в равной мере светский человек и философ, был первым, с кем Вико мог говорить о Метафизике: Дориа преклонялся перед возвышенностью, величием и новизною у Декарта, а Вико утверждал, что все это старо и давно известно среди Платоников» (Вико, Жизнь, с.488).