— Да, у Аси золотые руки, — сказала Зоя, — все, кого оперировали эти ручки, живы.
— Сплюнь, — Ася опять постучала пальцем по столу.
— Вася, эту ручку выпускать нельзя, — сказал Никольцев. — Её надо целовать. Давайте выпьем за эти руки.
— И правда, давайте выпьем за Асю, она такая умница, сколько она жизней спасла, — прощебетала Зоя. — У нас, её так все любят.
— Да, любят, только начальник продыху не дает, — возмутилась Ася.
— Это же он от зависти. Корчит из себя великого хирурга. Я медсестра и со многими у стола стояла. Вижу, кто, как оперирует, иной резкий, всё рвет, и раны плохо заживают. А Асенька всё делает аккуратно, нежно, с любовью. Энергетика совсем другая передаётся больному, вот они и идут сразу на поправку.
— Я предлагаю вам сегодня остаться у нас ночевать. Вечером помоетесь в баньке и не за тридцать минут, — улыбнулся Зое Никольцев. — Завтра я вас отвезу.
— Желательно утром, — сказала Ася. — Жургина надо посмотреть.
— Утром и отвезу.
— Ой, как классно! — воскликнула Зоя, — я так люблю баню.
— Послушай, Зоя, а если кого-нибудь привезут и надо оперировать, — затревожилась Ася.
— Там полно хирургов. Пусть Супрун делает, хватит ему за спинами баб прятаться. Подлизывается, все начальнику угождает, а сам бежит от операционного стола, как «чёрт от ладана». Всё время на побегушках у начальника. Супрун в город, Супрун привези то, привези это. Он и рад, как шавка бегает.
— Мы же с собой ничего не взяли, — сказала Ася, — даже полотенца нет.
— Ой, Ася, не беспокойся, — перебила её Зоя, — у них там такая комнатушка есть — в шкафчике и простыни, и мыло. Я видела.
Время пролетело быстро. Бурцев и не заметил, как наступил вечер. Провожая девушек до бани, фонариком освещал тропинку. Возвращаясь назад, услышал, как на плацу солдаты загорланили песню.
— О, да никак уже отбой, — он глянул на часы. «Командирские» с фосфорным циферблатом отсвечивали двадцать два. Проинструктировав дежурного, возвратился к Никольцеву.
— Где мы их разместим? — спросил он. Никольцев засмеялся.
— Вот это муж, приехала жена, а он думает, где её размещать. К себе поведёшь.
— А замов куда деть?
— Замов по другим комнатам расселишь. Васин в полку уже всем рассказал, что приехала твоя жена, так что не стесняйся. Друг тебе алиби обеспечил, — пошутил Никольцев. — Вася, чего ты такой стеснительный. Жена приехала, понимаешь жена! Представь, что к Васину жена приехала, чтобы ты сделал?
— Приказал бы освободить ему комнату.
— Так иди и приказывай, чтобы освободили для вас с Асей комнату, а с Зоей я как-нибудь сам разберусь.
Бурцев засуетился, Никольцев глянул на него и засмеялся, затем похлопал по плечу.
— Не надо никуда ходить, я уже сказал своим заместителям. Они уже освободили комнату.
Девчонки из бани пришли разрумяненные, пышущие жаром. Ася выглядела ещё прекрасней. Бурцев не отрывал от неё глаз. Сели пить чай, чаепитие затянулось за полночь. Захмелев, Зоя приблизилась вплотную к Никольцеву и положила ему на плечо свою голову.
— О, девчонки уже спать хотят. Ты, Вася, жену забирай к себе, а мы с Зоей здесь переночуем. Ты согласна, Зоя?
— Угу, — не открывая рта, сказала Зоя, кивнув при этом головой. Когда Бурцев закрыл за собой дверь, Зоя подняла голову с плеча Никольцева, и открыла глаза.
— Вадим, зачем ты так. Знаешь, кто такая Ася? К ней, столько мужиков клеилось и все отлуп получали, а ты сразу жена.
— Тебе сказать, какая у Васи фамилия? Бурцев Василий Петрович.
— Ой, и в правду жена, и она Бурцева! Завтра расскажу, весь госпиталь на ушах будет стоять.
— Как спать будем, Зоя, вместе или раздельно?
— Почему же раздельно?
— Я же замуж тебя брать не буду, у меня жена и дочка.
— А я и не собираюсь за тебя. Замуж надо выходить за лейтенанта. За такого, как Жургин. Ой, такие ресницы у него красивые, большие, как опахала. Девчонки всё в реанимацию бегают его реснички смотреть. А командир полка и за любовника сойдет, — пошутила Зоя.
— Нравишься, ты мне, Зоя, — без комплексов.
— А какие могут быть комплексы, чего тут недотрогу корчить. Знала, куда ехала, мне вас жалко. Лбы под пули подставляете. Своей жизнью рискуете, а приедете в часть, ждёт вас солдатская баланда и пустая кровать. Даже расслабиться не с кем. А потом, тьфу-тьфу, может, и бабу последний раз в руках держишь. Меня что, убудет, не мыло, не смылится. — Зоя разделась и юркнула под одеяло.
Бурцев и Ася зашли в комнату. Ася стала у двери и внимательно осмотрела её. Посреди комнаты стоял огромный стол, в углу старый перекосившийся платяной шкаф. К стенам сиротливо прижались четыре солдатских кровати. В изголовье, как будто уставшие, повесив свои расхлябанные дверцы, и выкрашенные не то в синий, не то в зелёный цвет, стояли солдатские тумбочки. На двух тумбочках предусмотрительные заместители командира полка положили чистые простыни и полотенца.
— Вот тут я и живу, — сказал Бурцев, садясь на кровать. Ася обошла комнату, потом присела на кровать рядом с ним.
— Вчетвером живёте?
— Жили вчетвером, а сейчас втроём.
— А куда четвёртого дели?
— В тюрьме сидит.
— Где, где? — Ася прищурив глаза, посмотрела на Бурцева.