Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

– Котечка, скажи, пожалуйста, официантам, когда они придут, чтобы отрядили одного человека в гастроном. Пусть кладет закуски в чистые тарелки, а кто-то еще носит в зал. Всем гостям передать от меня, что, так как горячего не будет, весь праздничный ужин, включая икру и водку, – за мой счет.

В начале одиннадцатого, когда я практически перемыл уже половину посуды, открылась дверь… и в кухню под предводительством Лены ввалились разодетые гости.

– Посмотрите на моего очкарика и эти тонкие пальчики. Я вам говорила – вы мне не верили!

После секундной паузы удивленного восхищения кто-то крикнул: «А давайте устроим self-service на Новый год?» Все засмеялись и тут же разбрелись по всей кухне и магазину.

Фыркнула только одна дама, но ее как-то очень быстро напоили, потом пригласили в уборную, откуда она вышла уже без вечернего платья и, весело напевая что-то из Ива Монтана, стала зачем-то усиленно мыть пол. Кажется, ее увели в уборную еще раз, но я уже за ней не следил.

Звезды накладывали друг другу закуски, разогревали борщ и пирожки, резали семгу и дружелюбно дрались за икру. Ни у одного из гостей никогда не было такого эксперимента ни до этого вечера, ни после. Драйв, охвативший всех, вылился в импровизированный капустник, нескончаемые шутки, танцы и какую-то неудержимую страсть праздника. Более веселого Нового года ни у кого из нас, включая музыкантов, не было никогда в жизни.

К утру мы все, насмеянные до колик, пьяные и счастливые, плакали, не желая прощаться. Даже бульдожка Машка, несмотря на то, что в шесть утра в собачий холод обосралась прямо перед дверью, симпатично заснула на стойке бара в разбросанных шахматах. Все люди, побывавшие у меня в ту замечательную ночь, стали самыми верными клиентами ресторана. За одного из них Белка через год вышла замуж и перешла из амплуа цыганки в консерваторскую преподавательницу вокала, сменив русскую фамилию Рабинович на французскую Зильберман. Прошло много лет, а мы все дружим до сих пор, с упоением вспоминая тот дивный вечер, особенно мастер спорта и швейцар Лева. Обоих днем нашли в холодильной комнате.

Праздник для нас с питерской красавицей закончился поздним утром следующего дня. Не доходя до квартиры, Ленка начала орать уже в лифте…

– Да, мне кажется, это был правильный поступок с моей стороны, когда я не пошел на шантаж.

Лена удивленно посмотрела на меня:

– Я совершенно не об этом. Просто никогда не забуду твой взгляд на меня тогда на кухне, когда ты засучил рукава рубашки. Он был полон любви, желания и нежности. Ты посмотрел на мой только что сделанный маникюр, смокинг с полностью открытой спиной, на меня всю и сказал глазами (я так ясно это прочла!): «Счастье мое! Ты такая красивая! Иди отдыхай, я все сделаю сам». Я полюбила тебя еще сильнее в ту секунду и за тот эпизод нашей жизни прощаю тебе все.

Я слегка прирос к стулу. Вот это фантазия! Откуда Ленка выкопала этот взгляд? Что за бред? Я даже представить себе в ту минуту такого не мог. Какой-то сумасшедший дом! Что она несет?

– Да, конечно, все так и было. Но я всегда на тебя так смотрел. Ты что, не знала? А что ты мне прощаешь, дорогая?

– Твое отвратительное мерзкое поведение, когда ты просил переехать с тобой в Москву, а я отказывалась и говорила, что не поеду никогда!

– Извини, а что я сделал не так?

– Ты еще спрашиваешь? Тебе не стыдно? Ты что, так ничего и не понял? Надо было дать мне в глаз, взять за волосы, бросить на диван и сказать: «Кто спрашивает твое мнение, коза? Иди собирай вещи! Быстро!» А ты сюсюкал, уговаривал. Значит, не любил. Я много лет не могу забыть, как ты меня оскорбил своей омерзительной логикой.

Потрясенный такими открытиями и собственной ничтожностью, я сменил тему. Мы проболтали еще час, вспоминая общих знакомых и разговаривая о выросших в других браках детях.

По дороге домой Игорь, слегка поругивая московские пробки одиннадцати вечера, рассказывал мне, что со своей новой женой они понимают друг друга с полуслова. Рисковать машиной и любимым водителем, убеждая его, что мужчина, который понимает женщин, еще не зачался и никогда не появится на свет, было ни к чему. Лет через двадцать поймет сам. Или раньше?

История одного назначения