Пока Гаррет делился историей своих подростковых мучений, Скотт повернул в сторону дома. Наслаждаясь ярким лазурным небом и зимней прохладой, он пошел длинной дорогой, чтобы полюбоваться одним из своих любимых пейзажей.
— Могу посоветовать только одно — будь собой, — сказал Скотт. — Девчонки умнее нас. Поверь, они с легкостью распознают, когда мы им врем. Так что будь вежливым и слушай ее — только по-настоящему, а не пялясь на ее грудь.
—
— Не сомневаюсь.
Они еще немного поговорили, после чего Гаррет небрежно сказал:
— Джексон хотел, чтобы я еще раз расспросил тебя о той протеиновой смеси, но я сказал, чтобы он спросил тебя сам. Так что он может написать тебе или позвонить. Просто предупреждаю.
Скотт сглотнул ком в горле и, каким-то образом умудрившись сделать тон бодрым, ответил:
— Здорово. Спасибо, что сообщил.
Когда они попрощались, Скотт сел на небольшой выступ скалы и уставился на деревья внизу и покрытые снегом красные камни. Красота этого места, где в воздухе почти ощутимо мерцала метафизическая энергия — или «эзотерическая хрень», как называл ее Мин, — всегда успокаивала его. Однако сейчас она не смогла перебить его угрызения совести и тоску. Джексон… Раны его старшего сводного брата были глубокими, и хотя Скотт снова и снова писал ему, принося искренние извинения, Джексон до сих пор предпочитал использовать в качестве посредника Гаррета.
Не желая находиться наедине со своими мыслями, он вскочил на ноги и пошел к дому, а там принял по-быстрому душ и отправился в Тлакепаке. Заглянув в мастерскую Педро, он увидел, что тот сидит у гончарного круга. Его ноздри защекотал густой, земной запах глины, и он громко чихнул. Оглянувшись, Педро широко улыбнулся ему.
— Привет, сынок. Что такое?
Скотт, стоя в дверях, тоже улыбнулся, глядя, как Педро кладет на круг ком несформированной глины и смачивает руки водой. Внезапно взгляд Педро заострился. Взяв старое полотенце, он вытер руки и подошел к Скотту.
— Что тебя беспокоит?
— Ничего. Просто зашел поздороваться перед работой.
Педро с укоризной взглянул на него.
— Я знаю, когда тебя что-то гложет. Так что выкладывай.
Скотт привалился к дверному косяку.
— Просто мой брат… — Он рассказал Педро о том, что Джексон снова не стал звонить ему напрямую, а передал вопрос через Гаррета. — Я не знаю, что еще сделать, чтобы мы помирились. Если б я только мог поговорить с ним…
— То что бы ты сделал? — Педро не сводил с него взгляд. — Убедил бы его, что помириться нужно по-твоему?
— Нет! Я…
— Сынок, не попадайся снова в эту ловушку. Если в аккуратные эмоциональные рамки укладывается не все, это не значит, что ты неудачник. — Педро подошел на шаг ближе. — Мы ведь уже обсуждали, что возможно Джексону достаточно знать, что с тобой все хорошо — что ты жив и счастлив. Может быть, ничего больше ему и не нужно.
— Значит, я должен бросить попытки наладить с ним отношения?
— Конечно, нет. Но ты не можешь изменить его представление о вещах или то, что он чувствует. — Голос Педро был мягким. — Может быть, он уже обрел необходимый покой, поэтому не заставляй его дать тебе то, что ищешь
Скотт зажал переносицу.
— Я пытаюсь. Но Педро, мне так тяжело.
— Знаю, сынок. Но это тоже нормально. — Он ласково взял Скотта за плечи. — Помни, жизнь подобна дыханию. Радость поднимает нас вверх, — он сделал глубокий вдох, — а боль опускает на землю. — Педро выдохнул, и Скотт ощутил запах его сигарет с ароматом гвоздики. — Таков баланс вещей. Если не разрешать себе двигаться и в том, и в другом направлении, если запрещать себе чувствовать боль, то как ты узнаешь настоящее счастье?
— Я не хочу чувствовать боль, — пробормотал Скотт, и Педро сжал его плечи.
— Но если не закрываться, если не прятаться от нее, то пессимизм и ненависть к себе не смогут пустить в тебе свои ядовитые корни.
Немного подумав, Скотт печально кивнул.
— Как я уже сказал, я пытаюсь. Работа еще в процессе.
Педро хмыкнул.
— Сынок, я старик, но у меня эта работа тоже еще в процессе. Мы с тобой далеки от совершенства, но зато
Скотт рассмеялся.
— Смотря с какой стороны посмотреть.
— Есть только одна сторона.
Педро поманил его за собой и, подойдя к витрине, достал скульптуру, которая заворожила Скотта в его первый приезд в Тлакепаке.
— Помни о том, что наши решения формируют узор наших жизней, — промолвил он мягко.
Вновь попав под гипнотическое воздействие скульптуры, Скотт провел пальцем по ее переплетенным ветвям.
— Мой узор не идеален, Скотт, и возможно, кому-то покажется страшным. Я предпочитаю считать его красивым и интересным, ведь если я не буду так делать, то сожаления без остатка сожрут мою душу.
Скотт кивнул, и Педро осторожно поставил скульптуру обратно в витрину.
— Я хочу, чтобы она была у тебя. Забери ее после работы.
Пораженный Скотт хотел было возразить, но Педро твердо сказал: