Выбираю тебя

Он смотрит на меня со странным выражением на лице.

— Моя мама умерла. Я думал, ты знаешь. Не смотришь новости?

Меня немного задевает его комментарий, но, кажется, он не нарочно сказал это таким снисходительным тоном. Я убавляю звук.

— Мне жаль. Я не знала. — Я чувствую, как горят мои щеки.

— Ничего. Это было давно. Мне было десять, когда это случилось.

— Почему об этом рассказывали в новостях? — Мне почти не хочется этого знать. Если это попало в новости, значит, произошло действительно нечто ужасное. Телевидение вещает лишь о жестоких смертях, вроде убийств.

— Она погибла в авиакатастрофе. Это был частный рейс.

Нечто подобное я и предполагала. Несчастный случай. Но я не понимаю, почему он думает, что я должна была услышать это в новостях в Айове.

— Это произошло неподалеку отсюда? — Я кладу руку ему на плечо. — Мне жаль, Гаррет. Мне не следовало ворошить прошлое. Ты наверняка не хочешь поднимать эту тему.

— Нет, все нормально. Я могу об этом говорить. Это произошло в Вирджинии. Мои родители были в Вашингтоне, занимались поисками финансирования политической кампании. В то утро отцу пришлось рано уехать на встречу, а мама осталась, чтобы вечером посетить еще одно мероприятие. Она ненавидела всю эту политическую ерунду, однако ее появления ожидали, потому что отец был известным сторонником кампании одного парня, который переизбирался. Тому парню и стоит сказать спасибо: он предложил маме лететь домой на его личном самолете. Он собирался произнести речь в Хартфорде, поэтому самолет и должен был прилететь туда, а мы с отцом — встретить маму.

Гаррет делает паузу. Похоже, для него это все-таки тяжелая тема.

— Моей маме не нравились частные рейсы. Она считала их небезопасными. Вот почему у нас тогда не было своего самолета. В общем, вскоре после взлета самолет потерпел крушение. Выживших не было. А на национальное телевидение это попало, потому что тот парень был сенатором. По интернету до сих пор гуляют слухи о том, что якобы это бы никакой не несчастный случай, а покушение на сенатора. Безумный заговорщицкий бред. В прошлом году даже выпустили часовой документальный фильм на эту тему. Кажется, об этом никогда не забудут.

У меня просто нет слов. Я понятия не имела, что Гаррету пришлось пережить столь огромную жизненную потерю. У меня такое чувство, что он рассказывал об этом совсем немногим. Возможно, эта тема не поднималась уже многие годы. Наверное, он пытается об этом забыть. А тут появляюсь я и сую свой нос в чужие дела.

Мне явно нужно что-то сказать или сделать, но я не знаю, как реагировать. Что еще раз доказывает, что я абсолютно не умею сопереживать людям. Гаррет совсем притих. Наверное, заново прокручивает в голове то происшествие — и все из-за мне. Выражение его лица, обычно жизнерадостное, стало грустном. Даже глаза потускнели. Я чувствую себя мерзко, глядя на то, в каком он состоянии.

— Подъем, — говорю я ему.

— Зачем?

— Просто встань.

Он подчиняется.

Я встаю напротив.

— Давай повторим то, чему ты меня научил.

— Ты о чем?

— О той штуке с руками.

Он бросает на меня недоумевающий взгляд.

— Помнишь день, когда ты застал меня в комнате после того, как я случайно заснула? И ту штуку, которую ты проделал после бассейна?

На его лице расцветает улыбка.

— Ты имеешь в виду объятия?

— Ага. Именно их. Мне нужно больше практики. Можешь показать мне, как надо?

Его улыбка становится шире. Он обнимает меня, а я повторяю его движения.

— Крепче, — указывает он.

Я прижимаюсь крепче и кладу голову ему на грудь. Несколько минут мы стоим в мерцании голубых огоньков. Когда он начинает отстраняться, то быстро целует меня в лоб и шепчет мне на ухо:

— Спасибо.

Да! Наконец-то я сделала это! Я кого-то утешила. И это невероятное чувство.

Наутро мы встречаемся, чтобы позавтракать и во второй раз поддержать традицию в «Блинном доме Эла». На сей раз я заказываю черничные блинчики.

— Уж не знаю, что Эл туда кладет, но они просто божественны, — заявляю я, медленно пережевывая, чтобы растянуть удовольствие от каждого кусочка.

— Это точно. — Сегодня Гаррет заказал блинчики на ряженке — тоже замечательный выбор. — Ты снова напишешь об этом в дневнике по английскому?

Я смеюсь.

— Ага. А что? Тебе не нравится читать о блинчиках?

— К концу семестра может и надоесть. Причем и тебе тоже.

— Никогда. — Я жмурюсь, наслаждаясь вкусом. — Они настолько потрясающие, что на этой неделе я, возможно, напишу о них поэму.

— Что ж, буду ждать с нетерпением, — шутит он. — А ты действительно обожаешь блинчики.

— Разве можно иначе? Это почти десерт, но его можно есть и как самостоятельное блюдо огромными порциями.

— Смешная ты. — Он делает глоток апельсинового сока. — Моя мама тоже обожала блинчики.

При упоминании его матери еда застревает у меня в горле. Не ожидала, что после вчерашнего он снова захочет о ней поговорить.

— А Кэтрин, моя мачеха, ненавидит их. Говорит, что блинчики это еда бедняков. Она даже Лили не разрешает их есть.

— Лили — твоя сестра? — Странным, но я до сих пор ничего не знаю о ней. Мы оба избегаем разговоров о своих семьях.