Собирая рассыпанные по кровати шпильки для волос, я старалась не вдыхать остатки особенного запаха, свидетельствующего о том, что недавно двоим было хорошо. Хорошо…
Мне уже не хотелось плакать – мне хотелось рыдать в голос. Настроение требовало выхода, поэтому я быстро написала записку и ушла.
На мое счастье, я застала отправляющуюся вечернюю карету в Лолль. Хоть путь в Чистяково и значительно удлинялся, я, не раздумывая, купила билет.
Всю дорогу домой я мрачно смотрела в окно, чувствуя себя самым несчастным существом в мире. Или мрачно спала, видя исключительно мрачные сны. Да, не так я себе это все представляла. Любящий мужчина, желанная женщина, сногсшибательное удовольствие – и упрек по поводу сухарей!
По прибытии я, несмотря на раннее утро, побежала к Отто. Громогласно храпящий полугном проснулся только тогда, когда я забралась к нему в постель.
– Молот и Наковальня! Ола! Ты что здесь делаешь? Ты как?
От неподдельного участия лучшего друга мне опять захотелось плакать.
– Что вообще происходит? – спросил Отто, вытирая мне слезы. – Я получил намедни письмо от Ирги, но ничего не понял. Кто из вас двоих с ума сошел? Что вообще происходит?
Используя бороду полугнома в качестве носового платка, я, захлебываясь слезами, рассказала про свою поездку в Рорритор.
– И он пошел в магазин за сухарями, а меня бросил, – закончила я, икая от рыданий.
– Теперь я точно знаю, что вы друг другу подходите, – сказал Отто, грустно рассматривая то, во что превратилась его борода. – Потому что оба ведете себя как идиоты!
– Мне простительно, а вот ему…
– И ему простительно, – оборвал меня Отто. – Что ты ему в записке написала, что бедный парень вешаться собирается?
– Не помню, – призналась я.
– Сейчас процитирую. – Полугном достал из ящика стола письмо. – «Я тебя ненавижу. Прощай».
– Гм… да? – озадачилась я. Кажется, переборщила. – А чего он? И вообще, ты мой друг, а не его!
– Я и его друг, – сказал Отто, зевая. – И вообще, вы меня со своей любовью уже достали. Зачем все так усложнять, а? На, читай, кажется, это письмо больше тебе предназначено, чем мне. Не мешай досыпать. И утром с тебя за-а-автрак…
Света из окна для чтения явно не хватало, но у меня так тряслись руки, что только с третьего раза удалось слепить пристойный огонек.
Я глотала строчку за строчкой и не узнавала Иргу. Где ровный, почти каллиграфический, слегка наклонный почерк? Где четкость и безукоризненное построение фраз?
«Отто, старый друг.
Кажется, я совершил самую большую ошибку в жизни. Я не знаю, что теперь делать, как мне вернуть Олу?
Я испугался, смутился. Я не знал, что делать и как быть, что говорить и как смотреть ей в глаза, чтобы она не подумала, что я ее использовал…
Я даже не знаю, понравилось ли ей!
Для меня это было фантастически, сказочно прекрасно, я так долго мечтал об этом. А потом все сломалось. Я повел себя как дурак! Но я не знал, чего она ждала от меня, и испугался. Мне надо было собраться с мыслями, а она ушла и написала «Я тебя ненавижу, прощай». Я не знаю, как сказать, что я люблю ее больше жизни! Что мне никто не нужен, кроме нее!
Я никогда ни к кому такого не испытывал. И никогда ни с кем мне не было так хорошо. Не знаю, как убедительно сказать ей об этом… Что она мне нужна любая, что бы она о себе ни думала… А то, что случилось между нами, было самым прекрасным в моей жизни.
Мне не хочется без нее жить, но я сам все испортил.
Дружище, что же мне делать?
– Отто! Отто! – смеясь и плача одновременно, тормошила я полугнома.
– Что еще стряслось?
– Он меня любит!
– Это что, новость? Да об этом даже профессор Партик знает, с тех пор как твои работы по некромантии прочитал.
– Не новость! Но ему хорошо со мной! Все время хорошо, в каком бы состоянии я ни была! Почему он мне об этом не говорил?
– А тебе мало, что он твою задницу регулярно спасал?
– Ну я думала…
– Чистый альтруизм не в моде, – сказал Отто и зевнул так, что хрустнуло что-то в челюсти. – Эй, ты куда?
– В Рорритор!
– Стой! Это ты шляешься неизвестно где столько времени, а Ирга уже третий день у твоих дверей сидит. Ждет. Бледный, несчастный, страдающий…