Выбор

пустыми слухами питаюсь.

Вот возмутился,

поперхнулся...

Но если д а ж е в снах витаю,

мне снится, будто я проснулся

и голодаю,

голодаю.

П А Л А Н Г А

А. Малдонису

«Палау к»

значит

«подожди».

Паланга —

значит, идут д о ж д и .

В аллеях с к у ч н о . Темно в палатках.

А ты

палаук.

Ты палаук.

52

Тогда увидишь ее т а к о ю ,

как я увидел...

Устали ветры.

И солнце

в дюны вонзило корни,

и там они проросли мгновенно!

И стал песок

первозданно желтым,

он лился расплывчатым ж и д к и м шелком!

Он терся щекой.

Он кипел под ногами.

И плавился. И расходился кругами!..

Я точно тебе не с к а ж у ,

но, наверно,

солнце

было и снизу и сверху!

Оно по соснам текло,

содрогаясь.

И д а ж е море перепугалось...

И посредине т а к о г о разлада

стояла

застенчивая Паланга

и водоросли перебирала рукою...

Еще ты увидишь ее т а к о ю .

«Палаук»

значит

«подожди».

Паланга —

значит,

идут д о ж д и .

* * *

Невероятное спасибо,

дюны!..

Освобожденно кровь стучит в виске.

Все грустные

и все пустые думы

растаяли в спрессованном песке.

Спасибо дюнам...

53

Высоко и прямо

они взлетели —

за грядой гряда.

Они п о х о ж и на большое пламя,

которое застыло навсегда!

Сейчас по склонам

чайки бродят в а ж н о .

М и р

красноватым светом озарен...

Все это ваше, люди!

Ваше!

Ваше!

К а к мы богаты

небом и землей!

К а к мы богаты ливнями мгновенными

и трепетным дрожанием стрекоз.

И снегом.

И нетронутыми вербами.

Смолой,

лениво капающей в горсть.

Д у р м а н я щ и м и запахами сена.

Тяжелой желтизной пчелиных сот.

Богаты

югом мы.

Богаты

севером.

И ревом рек.

И тишиной лесов.

И ж а в о р о н к а песней беспричинной.

И соснами, смотрящими в зарю...

Я на песке тугом

лежу песчинкой

и тихо-тнхо дюнам говорю:

— Спасибо,

дюны!

До конца спасибо.

За ясность. За последние цветы.

За то, что

необыкновенной силой

пропитаны шершавые хребты!

Спасибо вам,

немые,

беспредельные,

плывущие сквозь ветровую вязь.

54

Спасибо,

добрые,

за все, что сделаю

после того.

к а к я увидел вас.

Л Л И - Б А Л Л

Была не была,—

к р у т и ,

Али-Бала!..

Ревет мотор,

по горло натруженный.

Разболтана дорога

и от пыли бела.

К р у т и , Али-Бала!

Накручивай...

Влетаем в повороты.

самих себя дразня.

В автобусе —

рассказы об авариях.

Хохочет Али:

«Берите пример с меня.

Если страшно,

я глаза закрываю...

Д о р с г а к а к дорога.

В порядке вещей...»

Но если что —

не соберешь к р о ш е ч к и .

Под нами — крыша дома

в двенадцать этажей.

И наш автобус шпарит по кромочке.

Али-Бала, не надо!

Али-Бала — чудак!

Навстречу нам

« М о с к в и ч » метет

пылью.

С к а ж и ,

зачем мы лезем на этот чердак?

Чего мы там,

Али-Бала,

забыли?..

55

А он все улыбается.

А он вошел в раж.

А он

баранку крутит рисково.

«Чего, говоришь, забыли?

Забыли увидеть рай!

И я тебе п о к а ж у его.

С к о р о !

Ты ахнешь!

Ты заранее сердчишко уйми,

встречаясь с удивительным К а в к а з о м .

Я в том клянусь своими

десятью детьми!

И одиннадцатым,

который у ж е

заказан...»

И снова мы взбираемся на спину скалы.

И зной такой,

что м о ж н о потрогать.

И чертит по зною

локоть Али-Балы,

левый

загорелый

локоть.

Н А Р О Д И Н Е М А Я К О В С К О Г О

Нас было семеро,

считая жен и переводчицу.

С селом Багдади,—

все до единого,—

знакомы косвенно,

мы не доверивались

уговариванью паровозному.

Мы просто взяли две машины и —

к М а я к о в с к о м у ! . .

У ног в к у в ш и н а х вино плескалось.

Мы хлеб делили.

А нам навстречу летели горы —

и мощь,

и немощь...

В конце дороги

в невероятно земной долине

56

произрастало село Багдади,

на солнце нежась.

Произрастали дома

спокойно и неустанно,

и абрикосы,

произрастая,

плоды роняли.

Взрослели стены.

И д а ж е речка произрастала,

в песок зернистый,

к а к будто в вечность,

уйдя корнями.

Мы вырастали за нею следом

из дрязг и туфель,

из п и д ж а к о в и вчерашних ритмов,

вчерашних споров.

Все рифмовалось,

звучало,

пелось,

и был доступен

хозяин дома,—

к а к сон

спокойный, сухой, как порох.

Был дом наполнен

его ш а г а м и ,

баском недавним.

Бас повторялся,

немые вещи тонули в отзвуках.

И улыбался легко-легко

австралиец Д а т т о н .

И Евтушенко

пыхтел, наморщась,

над книгой отзывов...

...Потом обратно зашелестела,

крутясь,

дорога.

И солнце

то убегало в горы,

то вновь показывалось.

А мы молчали.

А мы смотрели, к а к осторожно

шагает туча,

на хилых н о ж к а х д о ж д я

покачиваясь.

57

Р О В Е С Н И К А М

Артуру Макарову

Знаешь, друг,

мы, наверно, с рожденья такие...

Сто разлук

нам пророчили скорую гибель.

Сто смертей

усмехались беззубыми ртами.

Н а ш и мамы

вестей

месяцами от нас ожидали...

М ы

росли —

поколение

рвущихся плавать.

М ы пришли

в этот мир,

чтоб смеяться и плакать,

видеть смерть

и, в открытое море бросаясь,

песни петь,

целовать неприступных красавиц!

М ы пришли

быть,

где необходимо и трудно...

От земли города поднимаются круто.

Век суров.

Почерневшие реки дымятся.

Свет костров

лег на жесткие щеки румянцем...

К а к всегда,

полночь смотрит немыми глазами.

Поезда

отправляются по расписанью.

М ы л о ж и м с я спать.

Кров родительский

сдержанно хвалим...

Н о

опять

уезжаем,

летим,

отплываем!

58

Д в а д ц а т ь раз за о к н о м

зори

алое знамя подымут...

З н а ю я:

мы однажды уйдем

к тем,

которые сраму не имут.

Ничего не сказав.

Не успев попрощаться...

Что

с того?

Все равно это —

слышишь ты?—

счастье.

Сеять хлеб