Выбор Геродота

Быстрой стопою Парнас миновав заснеженный, явился
К водам бессмертным Касталии, дщери реки Ахелоя[48]

…

Галикарнасцы почтительно слушали повествование о подвигах Геракла, наслаждаясь ритмикой стихов.

Несколько выпивох передавали друг другу мех с вином.

Когда автор прочитал строки, в которых рассказывалось, как герой решил отведать вина в пещере кентавра Фола: "Вылив вино во огромную, златом сиявшую чашу, кубками часто черпал он и пил сладчайший напиток…" — компания радостно закричала: "Хайре!"

А после строк: "Ибо для смертных вино — от богов наилучший подарок. Радостно, если оно согласуется с песнею всякой, с пляскою всякой, а также со всякой любовной усладой, всякую скорбь изгоняет оно из груди человеков, в меру когда его пить, и становится злом — коль сверх меры" — начали возмущенно глумиться.

От стелы к горлопанам сразу двинулся пикет волчьеногих. Поняв, что блюстители порядка готовы пустить в ход дубины, те посчитали за благо покинуть агору.

Геродот стоял в толпе рядом с Иолой, Евтерпой, Формионом и Агесией. Феодор хотя и быстро поправлялся, но недостаточно окреп, поэтому остался дома. Дрио и Ликс тоже отказались от участия в семейном походе, сославшись на домашние дела.

Иола влюбленными глазами смотрела на мужа. Ей было приятно, что публике нравятся его стихи. От волнения она перебирала пальцами складки пеплоса.

Агесия то и дело украдкой посматривала на хозяйку дома.

В семье Паниасида островитянка нашла поддержку и понимание. О ней заботились, старались отвлечь от мрачных мыслей. Только по ночам она давала волю чувствам: тихо плакала, вытирая слезы покрывалом.

Агесия отвечала новым друзьям услужливостью и исполнительностью в домашних делах. Когда Паниасид оказывался рядом, она просто светилась. Иоле это не нравилось, но она выжидала, делая вид, что не обращает внимания.

— Какая ты счастливая, — сказала Агесия с плохо скрываемой завистью.

Иола внимательно посмотрела на нее. Улыбка сползла с ее губ. Теперь она убедилась, что островитянка испытывает к Паниасиду совсем не дружеские чувства. С этим надо что-то делать…

Вернувшийся муж обнял Иолу за плечи.

Внезапно раздался знакомый голос:

— Вот не знал, что жена у тебя такая красавица.

Паниасид обернулся — рядом стоял Менон. После взаимных приветствий гиппарх похвалил выступление аэда. Потом приказал рабу поделиться с другом и его женой сливами.

Спросил, показывая участие в семейных делах Паниасида:

— Как младший племянник?

— Еще не оправился.

Менон выдал рабу горсть монет:

— Сгоняй во фруктовый ряд и купи смокв. Выбери лучших. И давай по-быстрому: одна нога здесь — другая там.

Когда раб вернулся, он передал корзинку Иоле:

— Это для Феодора.

Иола вопросительно посмотрела на мужа. Паниасид кивнул, тогда она взяла подарок.

— Был рад знакомству, — сказал Менон.

Попрощавшись, гиппарх исчез в толпе…

На камень влез молодой парень.

Над агорой разнесся задорный голос:

Слово иное скажи мне — о том, как с Азийского края
В земли Европы война явилась великая[49]

…

— Ого! — удивленно воскликнул Паниасид. — Так это же про поход Ксеркса на Элладу.

Чтец продолжал:

Двигался следом за ними народ необычного вида,
Ибо из уст испускал он глагол финикийского люда,
Но обитал у широкого озера в горах Солимских:
Грязный, с округлою стрижкой у темени, сверху носящий
С конского черепа снятую кожу, сушенную дымом…

Веселье не утихало.

Вот гоплит, зажав шлем под мышкой, старательно, но дурным голосом грянул героическую песню из "Илиады". Чего стесняться — ведь сам Ахилл в поэме поет. А храбрый сын богини Фетиды уж точно может служить примером для подражания любому солдату.

Затем ремесленник в измазанном глиной фартуке затянул песню гончаров в честь Афины Эрганы. Публика с воодушевлением ее подхватила, намеренно громко артикулируя шутливое проклятье: "Кто ж над горнилом склонится — да оному пламя вкруг лика вспыхнет! Свержение грозное всем да пребудет наукой!"[50]

Звучали лирические стихи Фокилида, Солона, Феогнида…

Паниасид заметил, что аэд, читавший про поход Ксеркса, направился сквозь толпу к выходу с агоры.

Тогда он его окликнул:

— Эй, друг! Иди к нам.

Аэд подошел — худощавый, неуклюжий, с мягкой юношеской бородой.

— Как тебя зовут? — спросил Паниасид.

— Херил.

— Ты откуда?

— С Самоса.

— Как сюда попал?

— Приплыл на агон.

Сжатые ответы саммеота выдавали его смущение, что было совсем не похоже на только что закончившего блестящее выступление чтеца. Он то и дело бросал любопытные взгляды на Агесию — островитянка ему явно нравилась.

— Что ты читал? — спросил Паниасид. — Я знаю много поэм, но ни в одной из них не говорится о войне варвара с Афинами.