Выбор невесты

Жена одного бедного еврея, так говорят талмудисты, нашла однажды на чердаке своего небольшого домика голого, худого, истощенного человека, просившего у ней убежища, пищи и питья. В ужасном испуге женщина сошла вниз и сказала мужу: «Какой-то голый, изнуренный человек пришел к нам в дом и просит пристанища и пищи; но где нам кормить незнакомых, когда мы сами едва достаем себе насущное пропитание?» — «Постой, — молвил еврей, — я пойду и постараюсь его спровадить». — «Зачем ты пришел ко мне в дом? — сказал он незнакомцу. — Ты видишь, я беден и не в состоянии тебя накормить. Встань и поди в дом богача, где уготованы яства и гости созваны на пиршество». — «Как я выйду от тебя? — молвил пришлец. — Видишь, я наг и немощен, мне ли идти к богатому? Одень меня хорошенько, тогда я оставлю тебя в покое». — «Лучше, — подумал еврей, — одеть его за последнее и спровадить от себя, чем видеть, как он будет пожирать все, что достается мне в поте лица». И так он убил последнего теленка, которым еще долго предполагал питаться с женою, продал мясо и купил пришельцу хорошее платье. Но взошедши на чердак, он увидел, что незваный гость его, бывший худым и истощенным, вдруг растолстел так, что принесенное платье везде было ему узко и коротко. Бедный еврей сильно опечалился, но незнакомец сказал ему: «Брось нелепую мысль выжить меня из дому: знай, что я Далес». Тогда бедный еврей начал ломать в отчаянии руки и воскликнул: «Боже отцов моих! Лоза гнева твоего постигла меня, и я пропал навеки; ибо если ты Далес, то никогда от меня не удалишься, но будешь пожирать все мое доброе, а сам станешь толстеть и расти». — Далес есть нищета: поселясь где-нибудь однажды, она никогда не удаляется, но возрастает все более и более.

Напуганный злобным евреем, коллежский асессор не менее опасался Леонарда, в котором было для него что-то ужасное. Но как он не в состоянии был отмстить им, то весь гнев его обратился на Эдмонда, которому приписывал все случившееся; он написал к нему самое ругательное письмо, запрещая навсегда переступать за порог его дома.

В тот же вечер Леонард посетил молодого живописца и нашел его в ужаснейшем отчаянии.

«Какую пользу доставило мне ваше покровительство! К чему послужили все усилия ваши избавить меня от этого несчастного соперника? — сказал Эдмонд. — Все это кончилось тем, что я потерял всякую надежду, и теперь вдвое больше препятствий. С горя еду в Рим!»

«В таком случае ты исполнишь величайшее мое желание! Вспомни слова мои, когда ты в первый раз признался мне, что любишь Албертину: молодой художник может влюбиться, но, по мнению моему, не должен и думать о женитьбе. Ступай же радостно в отчизну искусств, изучи с любовию памятники древности и проложи себе верную дорогу к славе».

«Ах, — воскликнул Эдмонд, — вижу, что я был глупец, вверив вам тайну любви! Я ожидал от вас благодетельного содействия, а вы разрушаете все мои надежды. Я уж утешал себя сладким именем жениха, думал отправиться в Италию после сговора и воротиться через год более достойным носить имя супруга божественной Албертины!»

«Как, Эдмонд! — вскричал ювелир. — Ты не шутя хотел ехать в Италию?»

«Разумеется, — отвечал Эдмонд. — Любовь не потушила во мне священной страсти к искусствам».

«А ты даешь мне честное слово отправиться в Италию, если Албертина будет твоею невестою?»

«Без всякого сомнения! Это первейшее мое желание, и я клянусь его исполнить».

«Если так, то по рукам! Ободрись, милый Эдмонд! Обещаю тебе, что Албертина будет на днях твоя невеста; ты верно не усумнишься в том, что я могу это сделать?»

Леонард поспешно удалился, оставив молодого человека предаваться сладостным надеждам и мечтам.

VI

В уединенном месте Ботанического сада, под развесистым деревом, лежал титулярный советник Тусман, простертый, говоря словами Целии в комедии Шекспира «Как вам угодно», простертый, как сломленный бурею дуб или израненный витязь, поверяя страдания сердца неверным ветрам осенним.

«Боже праведный! — говорил он. — Чем заслужил твой гнев бедный титулярный советник? Разве Томазиус не говорит, что супружеское состояние не препятствует достижению мудрости? А я между тем потерял почти весь свой ум, доставивший мне название отличного любезника, потерял с тех самых пор, как начал думать о женитьбе. О Тусман! Разве ты политик, что тебя все презирают? Или ученый, которого бьет жена, по словам Клеобула? Зачем суждено тебе иметь дело, вести открытую войну с чернокнижниками, которые принимают лицо твое за натянутый кусок полотна и рисуют по нем картины зеленою краскою? Одна надежда моя была на друга моего Штрецциуса, известного химика; но тщетно! Напрасно умываюсь я беспрестанно составленною им водою; лице мое становится все зеленее и зеленее, принимая различные оттенки, как будто все четыре времени года оставляют на нем свои следы».