Выбор невесты

Коллежский асессор долго рассуждал сам с собою; но, к чести его, мы должны сказать, что, невзирая на скупость, жадность и слабый характер свой, он не решился пожертвовать дочерью и снова дал себе честное слово выдать ее за старинного товарища.

IV

Вскоре после знакомства своего с Эдмондом в Ботаническом саду Албертина увидела, что портрет ее отца, висевший у ней в комнате, написан весьма дурно и вовсе не похож. Она представила коллежскому асессору, что в натуре он гораздо моложе и красивее, чем на портрете, писанном, впрочем, за несколько лет пред тем; особенно осуждала она нахмуренный вид, которым угодно было живописцу подарить его, и большой, готический букет роз в руках у коллежского асессора, украшенных бриллиантовыми перстнями.

Албертина так много и так долго толковала о портрете, что и сам коллежский асессор нашел его нестерпимо дурным и не постигал, каким образом живописец мог до такой степени его изуродовать. С каждым днем он более и более утверждался в этой мысли и наконец решился спровадить его в кладовую.

Албертина полагала, что портрет не заслуживал лучшей участи; между тем она до такой степени привыкла видеть портрет отца у себя в комнате, (говорила она), что голая стена беспрестанно ее расстроивала. А чтоб помочь горю, надобно поручить искусному живописцу написать другой портрет, художника же искуснее Эдмонда и найти трудно: он нарисовал так много прекрасных картин.

«Что ты, дочь моя! Что ты говоришь! — воскликнул коллежский асессор. — Чего ты от меня требуешь? Знаешь ли, что эти молодые артисты страшные гордецы: за малейший труд они требуют горстей золота!»

Албертина уверяла отца, что молодой Эдмонд трудится более для славы, нежели из необходимости, так что коллежский асессор решился наконец отправиться к Эдмонду.

Легко себе представить, с какою радостию принял Эдмонд коллежского асессора. Узнав же, что сама Албертина присоветовала отнестись к нему, он пришел в величайший восторг и, для уничтожения всякого препятствия, с первого слова объявил Восвинкелю, что он за счастие почтет снять портрет с такого знаменитого и почтенного мужа и не возьмет за труд никакой платы.

«Бог мой! Что я слышу? — воскликнул коллежский асессор, обрадованный до небес. — Почтеннейший г. Эдмонд! Никакой платы! Даже за холст и краски!»

Эдмонд отвечал, что это безделица, о которой не стоит говорить.

«Но, — молвил коллежский асессор, понизив голос, — но вы, может быть, не знаете, что дело идет о портрете натуральной величины, во весь рост?»

«Все равно!» — отвечал Эдмонд.

При сих словах Восвинкель неистово бросился обнимать художника и оросил его слезами умиления.

«Отец Небесный! Итак, есть еще благородные души в этой юдоли горестей! Вы человек поистине несравненный! В вас таится вся доблесть прошлого времени, и я охотно отдал бы жизнь, чтоб иметь ваше великодушие!»

Хитрая Албертина заранее знала, что дела примут такой оборот; ее желания сбылись. Коллежский асессор разливался в похвалах Эдмонду. Он полагал, что у всех молодых людей, особенно живописцев, есть в голове что-то романическое, сумасбродное, удаляющее их от положительных идей; что увядший цветок или ленточка, подаренные прелестными ручками, поставляли их на верх счастия; вследствие этого он позволил Албертине связать для Эдмонда небольшой кошелек с вензелем из ее волос, взяв на себя всю ответственность со стороны титулярного советника.

Ничего не зная о намерении отца, Албертина не постигала, что он хочет делать с Тусманом, и даже не спросила его об этом.

В тот же вечер Эдмонд прислал в дом коллежского асессора станок и краски, а на следующее утро пришел дать первый сеанс.

Эдмонд просил коллежского асессора мысленно перенестись в счастливейшую минуту жизни, напр., когда покойная жена его произнесла ему клятву в вечной верности, в день рождения дочери или неожиданного возвращения друга.

«Постойте, постойте! — закричал коллежский асессор. — Три года тому назад получил я известие о выигрыше значительной суммы в Гамбургской лотерее; помню, что я тотчас побежал к дочери, с распечатанным письмом. Никогда не был я так обрадован. Воспользуемся же этим мгновением, а чтоб лучше себе его представить, я отыщу письмо и буду держать его в руках, точно как в ту пору». Действительно, Эдмонд принужден был нарисовать коллежского асессора с письмом, на котором явственно написано было: «Имею честь известить вас, что № 711, на который поставлено Вами, и проч.». На ближнем столике (этого непременно хотел Восвинкель), лежал конверт с надписью:

«Господину Коллежскому Асессору Мельхиору Восвинкелю, Синдику, и проч. и проч., в Берлине».

Эдмонд нарисовал кругленького, веселого человечка, коего черты имели отдаленное сходство с чертами коллежского асессора, так, что всякий, видя и читая адрес, лежащий на столике, не мог ошибиться, чей был портрет.