Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

* * *

В атмосферу нового институтского здания долетали отголоски прежних разговоров: было, дескать, дело, когда столкнулись в лихолетье на лестнице два зубра-академика: Евгений Михайлович Тареев, по распоряжению Кремля севший в виноградовское кресло, и сам Владимир Никитич Виноградов, проходивший по «делу врачей», перенесший в тюрьме инфаркт, но волею судеб оставшийся живым и чудом отпущенный сталинскими садистами на свободу. Все разрешилось довольно быстро. Тарееву оказалось достаточно собственных почестей и регалий. Когда ему позвонили и сообщили о выходе Виноградова из застенков, Евгений Михайлович собрал свои бумаги, освободил кабинет и, спускаясь по лестнице, столкнулся с поднимающимся к себе на этаж еле живым Владимиром Никитичем. Что сказали они друг другу в момент встречи?

Их было не так уж много – знаменитых на всю страну московских медицинских академиков одной эпохи: Абрикосов, Виноградов, Тареев, Василенко, Мясников, Нестеров. Они прошли через многое, повидали всякое. Но никогда ни один из них не строчил на другого доносов и пасквилей, ибо днями напролет они занимались любимым делом, им было совестливо, да и недосуг отбирать друг у друга врачебный хлеб.

Глава одиннадцатая Пани Ирина

Копна длиннющих, ниже узенькой попки волос цвета червонной меди, кем-то словно вытянутая, с бесконечно стройными ногами фигура, общая королевская стать – такова была молодая Ирина. Она встретила Савву в гостях у своей недавней приятельницы. С виду невзрачный, плохонько одетый, а заговорил – и ей стало жарко. И рассуждал-то не о ком-нибудь, а об Иисусе Христе. И как рассуждал! Как говорил! Будто самолично шел среди Его учеников из Вифании в Иерусалим, внемля Его притчам и пророчествам. А в довершение прочел стихотворение, вроде бы даже собственного сочинения:

В час вечернего высочества,

Когда грусть моя светла,

Нет ни почестей, ни отчества,

Лишь шуршит в ногах листва,

В час, когда туманы понизу

Упадут на грудь куста

И гравюрным стертым оттиском,

Чуть виднеются уста,

В час, когда желаньем подвига

Заструится звездопад,

Я, противно всякой логике,

Ясно вижу нищий взгляд —

Взгляд бездомный, душу травящий,

Без надежды, без тоски,

Отболевшей болью давящий

Сквозь истлевших три доски.

И возраст у нового знакомца был вполне подходящий – 33 года. «Его надо брать», – решила Ирина. Он был какой-то совсем неприкаянный. Настолько неприкаянный, что ему очень шло это его бездомное стихотворение.

Она с ранней юности мечтала стать актрисой, а вместо киношно-театральной эстетики, не поступив по приезде из Харькова в театральный, столкнулась с убожеством и неудобствами снимаемых ею в столице коммунальных комнат. О возвращении в Харьков не могло идти и речи. Ради московской жизни она фиктивно вышла замуж за подвернувшегося под руку примитивного столичного перца, посылками из дома и собственным телом отблагодарив его за услугу, но в душе не теряла надежды встретить человека из благородной среды, соответствующего ее чаяниям и устремлениям. Ум и талант в мужчине она ценила превыше всего. Несмотря на молодость, она была расчетлива и проницательна. Разглядывая зашедшего на огонек Савву, она прикидывала: «Неказист, одет черт знает во что, но это не главное, стерпится-слюбится. В довесок к медицинскому образованию, таланту стихотворца и статусу свежего разведенца (об этом ей успела шепнуть хозяйка дома) у него наверняка имеются московские метры. К тому же на его фоне я всегда буду королевой». Решение ее оказалось столь же непоколебимым, сколь и быстрым.

Не секрет, что умные и не очень-то видные мужчины необыкновенно падки на внимание красивых женщин. Он отправился провожать ее на несусветную московскую окраину, в местечко с непристойным, как ему тогда показалось, названием Красный Маяк. Путь до Красного Маяка был многоступенчатым. На начальном этапе ехали в метро, вагон был почти пустой, но сесть не пожелали – оба стояли. Совсем рядом, чуть наискосок, сидели два мужика и пристально разглядывали Ирину. Савва принял воинственную стойку и весь обратился в орган слуха.

– Какая красивая баба, – шепнул один мужик другому.

– Да-а, хороша-а, – чуть громче отозвался изрядно пьяненький приятель и, бросив презрительно-завистливый взгляд в сторону Саввы, добавил: – Кого только за деньги не купишь.