Выбор Зигмунда

Счастлив доктор Фрейд: ездит по Европе один и никому не обязан давать отчет. Он, конечно, свободен от брачных уз: это заметно по его внешнему виду – любопытство и никакой покорности. Но в Ватикане, чтобы быть главным врачом, нужно или иметь жену, или предаться извращениям. Во втором случае даже легче сделать карьеру. Как сказано в поговорке, третьего не дано. А ему нравятся женщины, поэтому он женился. То есть, сказал он себе, мне нравится моя жена, и хватит об этом! Здесь не только у стен есть уши, здесь есть и глаза, которые могут читать мысли.

А вот и он, добрый доктор, исследователь чужих умов. Следит взглядом за полетом стервятников, которые кружат над скелетом льва, но сначала хотят убедиться, что лев умер. Отличное сравнение: папа ведь носит имя Лев. Кто знает, что сказали бы ему, врачу, если бы он открыл кому-то некоторые свои подозрения по поводу внезапного ухудшения здоровья папы. Но он должен только стараться лечить понтифика, а не выяснять, отчего тот заболел.

Лаппони дал Фрейду время остановиться перед спальней папы, а потом пошел навстречу австрийскому доктору с такой улыбкой, которую многие из присутствовавших посчитали неприличной в преддверии скорбных событий. За мгновение до того, как взгляды коллег должны были встретиться, Фрейд повернул голову: кто-то громко окликнул его по имени. Лаппони издали увидел, что это сделали два самых могущественных кардинала во дворце. Эти двое стояли под прямым углом один к другому, плечом к плечу, и казались одним двухтелым человеком. Лучше повернуться на месте и сделать вид, что хотел поздороваться с кем-то другим, а не с доктором Фрейдом: выражение лиц двух кардиналов не обещало ему ничего хорошего.

– Добрый вечер, доктор Фрейд, – поздоровался Орелья, – я не ожидал, что увижу вас здесь.

– И вам добрый вечер, – ответил австрийский ученый, – я пришел узнать о здоровье папы.

– Это благородный поступок, – ответил ему Рамполла, – но сейчас мы все в руках Бога. Мы больше ничего не можем сделать. И вы тоже.

– В таких обстоятельствах, – подхватил Орелья, – я полагаю, что будет уместно отложить наши встречи.

Фрейд поднял бровь. Если бы у доктора был хлыст в руке и меньше самообладания, он не ограничился бы этим жестом.

– Я, кажется, помню, что папа дал другие распоряжения, и полагаю…

Орелья взял его под руку, отвел в один из углов прихожей, где народа было меньше; Рамполла шел сзади них. Почти так политическая полиция без шума арестовывала венских венгров, причем не за какие-то враждебные действия, а профилактически, считая, что раз они венгры, то могут стать смутьянами, опасными для империи.

– Дорогой друг, именно в этом и дело, – начал Орелья. – Когда понтифик не может исполнять свою должность, кардинал-камерлинг, в данном случае я, недостойный, берет на себя бремя принятия решений вместо него так же, как в случае, если Святой престол свободен.

– Даже если его решение противоречит воле папы? Насколько мне известно, он еще не умер.

– Но скоро умрет, – заметил Рамполла. – Однако сейчас неподходящее время для философских разговоров между джентльменами. Доктор, давайте выйдем на террасу покурить. И тебе, Луиджи, я предлагаю пойти с нами.

Они спустились на два этажа; теперь Рамполла и Фрейд шли рядом, а Орелья сзади них. Казалось, что в Апостольском дворце по какой-то причине (возможно, из-за болезни папы) введено что-то вроде комендантского часа. Широкие парадные лестницы были пусты – ни одного гвардейца или лакея, ни одной монахини, не слышны даже быстрые шаги невидимых отсюда ног. Когда кардинал-декан обогнал своих спутников и открыл застекленную дверь, игравшую роль окна, их встретили громкий звон цикад и еще горячий западный ветер, который принес слабый запах лимонов снизу, из сада. Этот же запах доктор Фрейд чувствовал накануне вечером на лице Марии.

Доктор отказался от сигареты, которую предложил ему Рамполла, зажег свою сигару «Лилипутано» – и впервые понял, что название этих голландских сигар, маленьких, но широких и крепких, образовано от слова «Лилипутая» – названия вымышленной страны, которую описал в книге этот гений Свифт. Он здесь, видимо, принадлежит к народу лилипутов, а два кардинала – великаны. Но это не окончательный приговор. Даже солнце, которое сейчас кажется непобедимым огненным шаром, через несколько минут скроется за горизонтом, бросив перед этим на землю последний зеленый луч, который удается увидеть лишь немногим счастливцам.

– Великолепное зрелище, верно? – сказал Рамполла, глядя на умирающее солнце. – Счастье мудрого человека в том, чтобы каждый день наслаждаться одними и теми же предметами, но не привыкать к ним, даже если видел их много раз подряд.

– Это как любовь Бога, – вмешался в разговор Орелья. – Мы видим ее перед собой каждый день, но не должны из-за этого считать, что она достается нам даром; мы должны ее заслуживать.

– У меня, – заговорил Фрейд, глядя на то, как дым растворяется в воздухе, – был пациент, который, чтобы разрешить свои конфликты с властным отцом, поджигал все вещи, которые ему попадались, и в восторге любовался пламенем.