Выбор Зигмунда

Однако «Папа убежден» значит, что папа знает, это очевидно. «Итак, папа вызвал меня в Рим не для того, чтобы я опроверг или подтвердил его предположение, как он сказал мне вначале. Он позвал меня для того, чтобы я пришел к выводу, в котором он уже был уверен. Позвал потому, что ни он, ни другие люди из Церкви по какой-то причине не могли вмешаться. Ах, папа – хитрый бес! С этой минуты задача меняется: надо не выяснить, виновен ли кто-либо, а понять, кто виновен».

Он стал наклонять пенис то вправо, то влево, как палец, который указывает то одно направление, то другое.

Вместе с тем папа не мог устроить этот ужин на пятерых лишь для того, чтобы обмануть меня. Совершенно очевидно: он это сделал, чтобы дать мне подсказки, но они не уменьшали стоявшее перед ним препятствие. Значит, препятствие было большим, иначе этот спектакль не был бы нужен.

Фрейд вспомнил по порядку все, что случилось в тот вечер. Орелья неожиданно стал сопротивляться; де Молина молчал, растерянный и охваченный смятением; Рамполла рассуждал спокойно, с долей характерной для него иронии. Прежний опыт исследователя умов подсказывал ученому, что самым подозрительным было поведение де Молины. Его же считал возможным виновником случившегося несчастья Пьер Жирар. А Ронкалли был в доверительных отношениях именно с этим гвардейцем. И, наконец, подмигивание ему Орельи вскоре после его взгляда на де Молину может быть еще одним сигналом, как если бы декан каким-то образом знал, что молодой кардинал виновен.

Фрейд сжал рукой свой пенис крепко, как сжимают нож для разрезания бумаг, хотя эта часть тела оставалась вялой и безразличной к его движениям.

Исповеди! Он встал с кровати (мужской член глупо высовывался наружу из расстегнутой ширинки пижамных штанов). Взял тетрадь с заметками. Рамполла – исповедник Орельи, Орелья – де Молины, де Молина – Рамполлы. И все трое иногда исповедовались у папы. Проклятие! Он снова повалился на кровать и взял сигару «Рейна Кубана». Первую затяжку он вдохнул, как новичок, неопытный в курении сигар; бархатистая сладковатая струя дыма открыла ему желудок и успокоила нервы. Спасибо слабому запаху ванили (а ваниль получила свое название от вагины – влагалища за форму и запах оболочки цветка).

Пенис не отреагировал на эту мысль.

Quelalah, quelalah, quelalah! Три раза проклятие! Это слово из древнего языка его отца вырвалось у него из горла как рвота. Каждый раз, когда ему казалось, что он приближается к решению, оно удалялось от него, как отступала от Тантала вода, когда он тянулся к ней ртом, чтобы утолить жажду, и поднимались ветки, когда Тантал хотел сорвать с них плоды, чтобы утолить свой вечный голод.

И потом, даже если я выясню, кто это был, что я смогу сделать? Папа без сознания, а я австриец, атеист и еврей. Лев, ты сумасшедший старик, но ты настолько хитер, что предвидел, что даже после твоей смерти я смогу что-то сделать для тебя. Может быть, лучше думать, что у папы был план, касавшийся меня. Нужно понять, что это за план.

Он засунул обратно в пижаму свой дряблый пенис, почти удивляясь тому, что тот все еще высовывался наружу, и отложил мастурбацию до более благоприятного случая.

Утомленный этой вереницей мыслей, он почувствовал, что совершенно обессилел и должен прояснить обстановку для себя самого. В результате решил пока исключить из числа возможных виновников Орелью и сосредоточиться на двух остальных. Если оба окажутся невиновны, виновным будет кардинал-декан.

Его уже окутывал сон, которому помогал ритмичный стрекот цикад. Но в последний момент перед тем, как доктор уснул, в его сознании вспыхнуло сомнение: а что, если его рассуждение в какой-то своей части неверно? Эта мысль вызвала у него ряд неприятных сновидений. Все его римские знакомые, в том числе профессор Ломброзо, указывали на него и смеялись над ним. Он не понимал, почему они смеются, пока не увидел, что причина – пенис, который высунулся из брюк.

Глава 27

Он называл это «принцип утешения», но никогда не разрабатывал это понятие теоретически. Оно располагалось где-то посередине между первичным инстинктивным удовольствием и наслаждениями реального мира, которыми взрослая жизнь заменяет это удовольствие. Смысл принципа был очень прост: чтобы приглушить сильное страдание, нужно найти легкое удовольствие.

Этим утром Фрейд решил подарить себе утешение и, обойдя несколько табачных магазинов, остановился перед коробкой сигар «Ромео и Джульетта». На ней были изображены влюбленные из Вероны во время знаменитой сцены на балконе, а с каждого бока картины – ряд золотых медалей – знаки многочисленных наград, полученных этой маркой. Фрейд, не стыдясь, спросил, сколько они стоят, хотя и помнил, что этот вопрос, как правило, задают те, кто не может позволить себе приобрести товар. И в самом деле – тридцать семь лир за одну; такая цена показалась ему сумасшедшей. Фрейд купил всего две сигары и получил от этого большое удовольствие.