Пока он спускался по лестнице, ему не терпелось как можно скорее принять ванну. Он так вспотел, необходимо искупаться перед тем, как встретиться с Марией. Доктор еще не знал, что скажет ей, но чувствовал, что обязательно должен что-то сделать, чтобы избавиться от угрызений совести. Сначала он испытывал какое-то неясное чувство вины перед женой, потом перед Минной. То, что он изменял Марте с ее сестрой, тревожило его, но только из-за скандала, который мог случиться, если бы эта связь стала известна. Тут основой была радость, но эта радость требовала тайны, потому что зло от ее публичности было бы больше, чем удовольствие от нее самой. С другой стороны, его коллеги-хирурги считали для себя почти обязательным блудить с медсестрой, которая помогала хирургу во время операций. Этот любовный грех снимал напряжение, но ни в коем случае не мог навредить брачной жизни врача.
Но сейчас было по-другому. То, что он чувствовал к Марии, было другим. Настолько иным, что он даже готов был поверить в возможность начать новую жизнь с этой итальянкой. Но права была все же она: он никогда не смог бы привести ее в свой дом как служанку. И тем более не смог бы как помощницу: это место было занято Минной. Может быть, привел бы второй женой, подумал он и улыбнулся. Католичнейший Франц-Иосиф никогда бы не позволил ввести в своем королевстве этот чудесный мусульманский обычай.
Решение было принято. Никаких угрызений совести из-за того, что он собирается сделать, и, главное, никакого раскаяния в том, что он не попытался это сделать. Ученый стукнул тростью по кубу из черного порфира, с которым едва не столкнулся. Уже одно то, что он придет в винную лавку, не договорившись о встрече, даст ему преимущество внезапности. Он предложит Марии поехать вместе на юг, может быть, в Помпеи. Там он мог бы показать древние развалины этого мертвого города, рассказать о них и таким образом победить остатки ее сопротивления. В таком почти предсвадебном путешествии он понял бы, как они могли бы устроить свою совместную жизнь. И секс (который, он не сомневался, оказался бы более чем удовлетворительным) скрепил бы, как печать, все их рассуждения. Если бы потом что-то пошло не так, поездка все же стала бы для обоих прекрасными каникулами. Он желал только быть по-настоящему искренним перед самим собой.
Глава 31
Кардинал шел медленно и скромно, шаг за шагом, согнутой спиной вдоль внешнего края каймы из кафельных плиток. И было важно не наступить на места, где плитки смыкались, образуя крест. Его спина, за которой он держал сложенными руки, была согнута, и казалось, что на него давит груз переживаний. Те, вместе с кем он шел в Сикстинскую капеллу, считали это тревогой человека, призванного к святому делу, которое ему кажется непосильным для него. Некоторые из спутников клали ему руку на плечо, другие касались его локтя. Лишь один окликнул кардинала по имени, но тот даже не повернулся. Его ум сосредоточенно обдумывал ходы той шахматной партии, которую он видел перед собой на воображаемой доске. Каждый ход мог стать решающим и привести его к власти. А вместе с властью он получит свободу. Свободу от подозрений в той прискорбной истории, из-за которой этот сумасшедший Лев послал за доктором Зигмундом Фрейдом. И еще – свободу осуществлять, хотя и с крайней осторожностью, свои желания – свои навязчивые идеи, как их назвал бы этот венский врач.
Он ошибся, когда доверился тем двум молодым идиотам, особенно парню, который не сумел исполнить соглашение и предпочел насладиться смертью, а не девушкой. И недооценил влияние доктора на мать другой девушки.
Эта женщина ловит каждое слово Фрейда. А доктор тоже хорош: уж не потому ли он видится с матерью, что использует ее как предлог и пытается поиграть в какую-то игру с дочкой?
А Зигмунд Фрейд всю ночь жевал табак, потому что даже дым ему надоел. Ему не удавалось понять, по какой причине винная лавка была заперта и почему никто не ответил на его звонки в колокольчик у дверей дома. Он звонил так, что это граничило с невоспитанностью. И даже перешел границу хорошего воспитания: кричал имя Марии, стоя посреди улицы, как какой-нибудь пьяница. После этого он побывал в казино «Мадам Маргарита» и остался разочарован. В этом случае он действительно чувствовал угрызения совести из-за пяти лир, выброшенных на ветер ради утешения, которого не получил.
Он уснул, когда уже рассветало, а проснувшись, купил в ватиканской аптеке хорошо разрекламированные таблетки «Пинк», чтобы ослабить головную боль, напавшую на него, как только он открыл глаза. Потом, беспокоясь за Марию и желая знать, что с ней, но почти равнодушный к ожидавшему его заданию, он поднялся по узкой лестнице в каморку наверху. Там он снял галстук, разломил сигару «Рейна Кубана» и продолжил жевать табак, пока не почувствовал приступ тошноты.
– Рамполла! – донеслось до Фрейда.