Вычеркнутый из жизни. Северный свет

– Да? – заметил Холден. – А я-то думал, что вы зашли поболтать. – Последовала короткая пауза, затем, поскольку Пейдж продолжал молчать, управляющий улыбнулся, как бы желая смягчить то, что собирался сказать: – Видите ли, мистер Пейдж, в последнее время вы довольно основательно прибегали к нашей помощи. В понедельник я случайно заглянул в ваш счет. Он… словом, я думаю, вам самому известно, насколько вы превысили свой кредит.

– Конечно, – кивнул Генри. – Я немножко перехватил. Но ведь у вас есть в качестве гарантии мой военный заем.

– М-да, военный заем. – Холден, казалось, что-то обдумывал. – Сколько вы тогда за него платили… примерно по сто четыре за сто, да?

– Кажется, так.

– А сейчас стофунтовая облигация и шестидесяти пяти не стоит… красная цена ей – шестьдесят три с половиной. И по-видимому, она упадет еще ниже. Почему вы не продали их, когда я советовал?

– Да потому, что, как всякий сознательный гражданин, я считал своим долгом держать их.

Холден как-то странно посмотрел на Пейджа:

– В наше время сознательные граждане заботятся прежде всего о себе. Неужели вы не понимаете, что инфляция, которой мы не сумели положить конец, разоряет держателей таких правительственных бумаг? Нечего сказать, надежные ценности… Вот таким-то образом доверчивые патриоты вроде вас и разоряются. – Генри хотел было возразить, но Холден продолжил: – Словом, вы потеряли свыше тридцати девяти тысяч фунтов вашего капитала, и если я что-нибудь понимаю в такого рода делах, то потеряете еще. При таком положении вещей через семь или восемь недель вы лишитесь вашего обеспечения.

– Я это прекрасно учитываю, – сказал Генри. – Потому-то я и пришел договориться о займе.

– А подо что?

– Ну, естественно, под «Северный свет»… под здание, типографию и доброе имя фирмы.

Холден взял линейку из слоновой кости, лежавшую на блокноте, и, с явным интересом рассматривая ее, принялся вертеть в руках. Молчание царило довольно долго, затем, не глядя на Генри, он сказал:

– Извините меня, мистер Пейдж. Видит Бог, я хотел бы помочь вам. Но никак не могу.

Генри был потрясен. Мысль, что он может получить отказ, ни на минуту не приходила ему в голову.

– Но почему же? – еле слышно пробормотал он. – Вы знаете меня… знаете «Северный свет»… наше имя… У нас есть капитал. И уже столько лет у нас счет в вашем банке…

– Знаю, все знаю… и поверьте, мне трудно отказывать вам. Но деньги нынче в большой цене. Мы столько роздали в кредит, что, по сути дела, не имеем права больше никого авансировать. Правительство не хочет, чтобы мы давали ссуды.

– Но ведь дело это не общегосударственное, а, можно даже сказать, личное, – возразил Генри. – Давайте хотя бы подумаем, нельзя ли что-нибудь предпринять.

– Это ни к чему не приведет. – Он с извиняющимся видом поглядел на Генри. – Я не имею права давать обязательства от имени банка. Вам придется поговорить с нашими директорами. – Он помолчал и снова внимательно осмотрел линейку. – Почему бы вам не пойти к председателю нашего совета директоров?

– Уэллсби?

– Да. Вы же хорошо с ним знакомы. Он сейчас должен быть на фабрике. Хотите, я позвоню ему и скажу, что вы придете?

Генри молчал. У него было неприятное ощущение, что Холден старается вежливо отделаться от него. Он медленно поднялся, размышляя: «Уэллсби… Пожалуй, это последний человек, с которым я хотел бы говорить о своей беде. Но другого выхода нет. Мне нужен заем, и я должен получить его».

– Хорошо, – сказал он. – Я буду вам весьма обязан, если вы позвоните ему.

Через двадцать минут он уже подходил к конторе Уэллсби, помещавшейся в многоэтажном административном здании, недавно выросшем на пустыре рядом с фабрикой. Этот участок, издавна известный в Хедлстоне под названием Коуп, был приобретен фабрикантом обуви благодаря одной ловкой махинации и теперь, когда от площади Виктории ответвилось несколько улиц, многократно возрос в цене. Войдя в кабинет Уэллсби, Генри увидел, что тот стоит у большого зеркального окна, выходящего на Виктория-стрит, и, посмеиваясь и покашливая, курит сигару.

– Подите-ка сюда, Пейдж, взгляните, что творится.

По площади, остановив движение, медленно тянулась длинная вереница женщин, кативших перед собой самые разнообразные детские коляски и повозочки, в каких только мог уместиться ребенок. Во главе процессии ехал грузовик с установленными на нем репродукторами, которые орали на всю улицу, а по бортам его красовались плакаты:

БОЛЬШОЙ ПАРАД ДЕТСКИХ КОЛЯСОК!

СЕГОДНЯ В ЗАЛЕ ГОРОДСКОЙ РАТУШИ

КОНКУРС НА САМОГО КРАСИВОГО МЛАДЕНЦА.

ЧИТАЙТЕ «ЕЖЕДНЕВНУЮ ХРОНИКУ»

– Недурно, а? – И он похлопал Генри по спине.

Уэллсби был в брюках гольф и красных в желтую клетку носках, отчего его толстые икры казались еще толще. Он выглядел сегодня даже краснее, приземистее и плешивее, чем всегда, и был в особенно хорошем расположении духа: от него так и веяло самодовольством преуспевающего дельца, сознающего, что своим богатством он обязан лишь самому себе.

– Что вы на это скажете?