Вычеркнутый из жизни. Северный свет

– Ловко, конечно. – Пейдж выдавил из себя улыбку. – Но не слишком солидно.

– Ну а что вы, черт побери, видите здесь дурного?! По-моему, это блестящая идея для привлечения покупателей – завоевать сердца матерей. Просто они ищут способ продвинуть на рынок свой товар, так же как и я. Возьмите хотя бы этого парня Ная. Кто, как не он, обмозговал всю эту затею. Тот, другой, Смит, – полнейшее ничтожество. А вот Най кое-чего стоит. Мой Чарли ездил с ним в субботу на машине в Тайнкасл и вернулся в восторге от него.

– В самом деле? – сухо заметил Пейдж, а про себя подумал, что ничего нет удивительного, если Чарли Уэллсби, первый заводила среди местной золотой молодежи, нашел общий язык с Наем.

– Конечно. И они здорово провели время. Так что смотрите за Наем в оба, – шутливо добавил Уэллсби; отойдя от окна, он уселся во вращающееся кресло и с трудом скрестил коротенькие ножки. – Так чем могу быть полезен? Я сегодня сражаюсь в гольф, времени у меня в обрез, поэтому перейдем прямо к делу.

Генри перешел прямо к делу и постарался изложить свою просьбу кратко и как можно более убедительно. Однако, еще не договорив всего до конца, Генри почувствовал, что Уэллсби известна цель его визита, больше того – фабрикант был осведомлен о его делах не хуже, чем он сам. Несмотря на сердечность, с какой держался Уэллсби, его глубоко сидящие глазки внимательно и зорко всматривались в просителя. Когда Пейдж умолк, сэр Арчи вынул изо рта сигару и уставился на ее тлеющий кончик.

– Вы крепко запутались, Генри. Вы перечислили то, что у вас есть в активе. Ну а если вы потерпите крах… что все это будет стоить? Здание редакции такое ветхое, что за него не дадут ни гроша. Вообще, все эти дома времен Георга Третьего следовало бы давно снести. Ваша типография кое-чего стоит, согласен, но ведь она – собственность миссис Харботл, а вы ее только арендуете. Так что под нее тоже ничего не получишь. А доброе имя вашей фирмы… Кто же даст за него хотя бы медяк, если «Хроника» разорит вас?

– Это им не удастся.

– Вы так думаете? А что показывает дело? Возможно, эти парни из «Хроники» ведут себя и не очень благородно, но сейчас они на коне. И газета у них не такая уж дрянь. Конечно, с «Северным светом» ее не сравнишь, – поспешил добавить он. – Но она… как бы это сказать… подает события в несколько ином плане. – Он улыбнулся, словно припомнив что-то. – Вчера, например, они поместили одну чертовски любопытную статейку, с душком конечно, но занятную… по поводу той истории о клевете… ну, вы, конечно, слышали про итальянского графа, который занимался контрабандой героина, и его любовницу – их еще застали голыми в ванне.

– Да, – с горечью заметил Пейдж. – Этим они и живут… шантаж… подлоги… и клевета. Как вы не понимаете, ведь журналистика – благородная профессия. На этой ниве подвизались, да и сейчас подвизаются замечательные люди, которые идут в газету по призванию и сознают свой долг перед читателем. А этот Най… Поймите же, ведь просто позор, когда в городе выходит такая газетенка.

– Ну, не надо, не надо так, Генри. Это вы уж слишком. Я только хотел показать, с кем вы имеете дело. В прошлом году в Канне мы с женой видели яхту Сомервилла, она выходила в море, – великолепная штука… – Уэллсби понизил голос и заговорил как человек, который стремится дать добрый совет: – Ведь я ваш друг и сосед, и мне бы не хотелось видеть, как вы сами себе перережете горло. Почему бы вам не выйти из борьбы, пока не поздно? Будьте благоразумны. Выпутывайтесь, еще есть время. Если хотите, я попробую повлиять на них, чтобы вы получили ту же цену, которую они предлагали вам сначала.

Генри понимал: Уэллсби хочет помочь ему и говорит так, потому что убежден в своей правоте. Но никакая логика не могла поколебать Генри: доводы разума на него просто не действовали.

– Нет. Мое решение неизменно.

Уэллсби вынул изо рта сигару и указательным пальцем принялся подправлять влажный лист табака; при этом он то и дело поглядывал на Пейджа, словно проверяя свое мнение об этом человеке, и, судя по выражению его лица, видимо, изменил его к лучшему. Неужели Уэллсби смягчился? Тревога, сомнения, неуверенность, унижения – все, что пришлось пережить Генри за последнее время, слилось вдруг воедино и достигло такого накала, что он не мог произнести ни слова. Едва осмеливаясь дышать, он ждал ответа. Наконец Уэллсби сказал:

– Я всегда считал вас умным человеком, Генри, хотя, извините меня, немножко тряпкой. Сейчас я вижу, что вы круглый идиот, но у вас, по крайней мере, есть характер. Позвольте мне сказать даже, только между нами, конечно: я восхищаюсь вами.

– Раз так, дайте мне взаймы. Двадцать тысяч фунтов. Мне нужны эти деньги к началу будущего месяца.

– Нет, нет. Этого я обещать не могу. Я попробую поговорить с Холденом и с остальными. Мы дадим вам знать.

– Когда?

– Потом… потом.