Читаем Вычеркнутый из жизни. Северный свет полностью

Уэллсби поднялся с кресла и неопределенно махнул рукой, словно давая понять Генри, что больше его не задерживает. На самом же деле фабрикант обуви просто обдумывал, как повести себя в этом вопросе. С некоторых пор Уэллсби почувствовал, что стал крупной рыбой в тихих водах Хедлстона, и, естественно, ощутил потребность выплыть на широкий морской простор, иными словами – выдвинуть свою кандидатуру в парламент и стать известным всей стране в качестве сэра Арчибальда Уэллсби, члена парламента. Решив баллотироваться на следующих выборах, он прекрасно понимал, что ему потребуется поддержка местной газеты. Но какой – «Северного света» или «Хроники»? Почти несомненно – последней. А раз так, зачем же поддаваться чувству жалости? При подобных обстоятельствах просто нелепо давать взаймы.

Хотя это и были глубоко затаенные мысли, но все же, видимо, они отразились на лице Уэллсби, и надежда, которая затеплилась было в душе Генри, погасла. В глазах Уэллсби он прочел отказ. Это подтверждалось тем чрезмерным дружелюбием, с каким фабрикант похлопал его по плечу, потрепал по руке и, предупредительно осведомившись о здоровье Алисы, проводил до дверей.

Было бы по меньшей мере нелепо отрицать, что этот отказ подействовал на Пейджа самым удручающим образом. В то же время, наперекор всему, он, как ни странно, окончательно утвердился в своем решении не отступать, и ум его заработал еще энергичнее, выискивая пути и способы продолжать борьбу. Он будет бороться, бороться, бороться. Если банк не авансирует его под здание редакции, то уж Хедлстонское строительное общество наверняка окажется более сговорчивым и даст что-нибудь под земельный участок. Но поскольку на это потребуется время, придется попросить Алису заложить дом. При одной мысли об этом ему становилось не по себе, но иного выхода не было. Чем больше он встречал препятствий на своем пути, тем больше крепла его решимость, тем сильнее росла в нем самом непонятная уверенность, что он одержит верх. Одному Богу известно, как важно ему одержать победу. Он не пробыл в своем кабинете и пяти минут, как вошел Мейтленд.

– Видимо, – сказал Малкольм, – на нашем сегодняшнем совещании будет одним человеком меньше. Балмер ушел.

– Ушел?

– Ушел, удрал, сбежал – можете называть это, как вам угодно. Вот его заявление.

Генри тупо уставился на конверт, который Мейтленд бросил на стол. Впрочем, ничего неожиданного в этом не было. Последнее время Балмер стал просто невыносим, и Генри все труднее было с ним ладить.

– Но… он ведь должен был предупредить нас за месяц.

– А зачем это ему… когда он просто пересел из одного кресла в другое.

– Неужели… неужели в «Хронику»?

– Кажется. – Мейтленд помолчал. – У него, видно, не хватило духу сказать вам об этом, вот он и написал очень милое, вежливое письмо о том, что-де весьма сожалеет… Я чувствовал, что этим дело закончится. Понимаете, уж очень он сдружился с их мистером Смитом. Балмер куда угодно пойдет, лишь бы денег платили побольше. А там, очевидно, ему больше дали. – Пейдж никак не отреагировал, и Мейтленд добавил: – Хотя это и неприятно, Генри, но придется сообщить еще одну дурную новость. Двое наборщиков, Перкинс и Додд, тоже ушли.

Вот уж этого Пейдж просто не мог понять.

– Но почему? Неужели они так убеждены, что мы идем ко дну?

– Нет… Не думаю… хотя они знают, что нам приходится туго. Очевидно, дело в деньгах… и в том, что им предложили контракты на более длительный срок… от имени «Утренней газеты». Должно быть, они решили, что такой случай упускать нельзя.

Генри крепко стиснул зубы, стараясь сдержаться. Если он и рассчитывал на что-либо, то, уж конечно, на преданность своих служащих. Даже в лучшие времена «Северный свет» не был укомплектован полностью: хороших работников всегда трудно найти.

– Придется немедленно обратиться на биржу, – наконец сказал он.

Мейтленд, который все еще стоял у стола, задумчиво потирая подбородок, направился к двери.

– Я сейчас же пошлю SOS в Тайнкасл.

– Попробуйте прощупать также Ливерпуль и Манчестер.

– Как-нибудь перебьемся, – кивнул он. – Я зайду к вам потом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза