Вычеркнутый из жизни. Северный свет

– Ах, моя дорогая, была такая скучища! К тому же мы знаем, как занят сейчас Генри, да и вы, я уверена, вряд ли смогли бы прийти. Но сейчас мы хотим видеть вас обоих. Какой необыкновенный человек ваш муж… Он буквально взбудоражил весь город. Так ждем вас в четверг. И приходите пораньше.

Кровь горячей волной прихлынула к лицу Алисы, когда она положила трубку на место. Ее уважают, несмотря на всю глубину постигшего их несчастья, и уважают за ее личные качества. То, что из всех ее друзей именно Элинор Уэллсби в такую трагическую минуту проявила к ней внимание, было самым большим комплиментом, какой она когда-либо получала.

Она причесалась, посмотрела на себя в зеркало и спустилась вниз, куда Ханна принесла ей чашку крепкого чая и несколько сухариков.

– Прикажете сегодня приготовить баранину, миссис Пейдж?

И снова Алиса почувствовала участие, но сдержалась и не откликнулась на него. Она велела Ханне, как всегда, поджарить окорок. В конце концов, он уже куплен, а кто знает, что будет у них на обед завтра?

День медленно клонился к вечеру. Подкрепившись долгим отдыхом и чаем, Алиса решила чем-нибудь заняться. Генри еще не вернулся, и она целый день не имела от него вестей. В ожидании его она решила написать письмо сестре, чтобы не только попросить рецепт приготовления лепешек, но и сообщить о постигшем ее несчастье. Она села к бюро, вынула листок почтовой бумаги и, подумав немного, начала изливать душу:

Дорогая Роза!

Случилось нечто совершенно ужасное…

Шум подъехавшей машины прервал ход ее мыслей. Не успела она поднять голову, как услышала звук отпираемой ключом двери. А через несколько секунд появился и сам Генри. К этому времени Алиса успела обдумать, что скажет ему – и не столько зло, сколько печально, – но, прежде чем она успела вымолвить хоть слово, он уже подошел к ней, поцеловал и взял за руку. Он был очень бледен – лишь на щеках горел яркий лихорадочный румянец.

– Алиса, – без всякого вступления начал он, словно не в силах сдержаться, – я снова обрел веру в порядочность, здравомыслие и исконную доброту людей.

Услышав такое начало, она широко раскрыла глаза: в минуты волнения Генри любил выражаться высокопарно, но сейчас она уж никак этого не ожидала. А то, что он сказал дальше, и вовсе повергло ее в изумление.

– Сегодня утром банк, или, если угодно, Уэллсби, так как это идет из его кармана, дал мне заем. И сумму куда бо́льшую, чем я ожидал. А знаешь подо что? Под доброе имя «Северного света».

– Ничего не понимаю, – пролепетала она, обеспокоенная его возбужденным видом. – Я же видела этот жалкий листок.

– Этот самый листок как раз и сделал все, моя дорогая. – Он говорил теперь более спокойно, стараясь держать себя в руках, и все же еще никогда в жизни она не видела его таким взволнованным. – То, что мы, несмотря ни на что, из последних сил продолжали выпускать газету, заставило наконец людей прозреть. Сегодня в редакции все утро звонил телефон, и нас буквально засыпали телеграммами. В вечернем номере «Эха Тайнкасла» напечатана изумительная передовица… А завтра будет опубликована другая – в «Манчестерском курьере». – И он улыбнулся впервые за много недель. – Даже священники и те в последнюю минуту решили поддержать нас. Глимор позвонил мне и сказал, что посвящает нам свою воскресную проповедь на тему: «Да будет свет…»

– Но, Генри, – еще не убежденная всем этим, возразила она, – как же вы сможете выпускать газету?

– До понедельника будем выпускать ее вручную… Это тоже принесет свою пользу. – Он снова улыбнулся. – Том Гурли сказал мне, что любители-коллекционеры платят ему за номер по полкроны. Он скоро просто разбогатеет. А с понедельника мы снова начнем ее печатать. Майор Ситон отдал в наше распоряжение здание арсенала – на любой срок, сколько нам понадобится; завтра мы перевозим туда машины. Пул с Льюисом, да и все остальные, даже Хедли, горят нетерпением взяться за дело.

– Но, Генри, не можешь же ты вечно выпускать газету в арсенале?

– Конечно нет. Это временная мера, пока мы не подыщем постоянного помещения. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что еще до конца года мы вернемся в прежнее здание. Неужели ты не понимаешь, как это ударило по «Хронике»? Они купили типографию, а договор-то на аренду по-прежнему в моих руках. По закону они обязаны произвести переоборудование в течение трех месяцев. А к концу этого срока, если я еще что-нибудь донимаю, они будут разорены и с радостью продадут типографию кому угодно. Говорю тебе, Алиса, никогда в жизни я еще не был так счастлив. Я расплатился с Северной компанией бумажных и целлюлозных фабрик, выдал жалованье рабочим и оплатил все счета. Слава богу, я выпутался из беды, и если ты еще немного потерпишь, то наш дом скоро снова будет записан на твое имя.

– Ты в самом деле думаешь… – недоверчиво начала она, все еще боясь поверить теперь, когда она почти примирилась с мыслью о крахе, в эту внезапную перемену.