Вычеркнутый из жизни. Северный свет

Когда мальчику минуло четырнадцать лет, отец его стал жертвой уличного происшествия: ушел из дому после обильного завтрака, ругая на чем свет стоит Джона Нокса[2], а вернулся незадолго до обеда – на носилках, мертвый. Справедливое возмездие! Однако вдова после первых дней оцепенения впала в отчаяние, слишком поздно обнаружив, что ее единственной опорой был этот упрямый приверженец папской непогрешимости, и, как это ни малоправдоподобно, дала, так сказать, обратный ход всей своей жизни. В чем заключалось это для нее лично – несущественно, но для сына новообращение вдовы возымело важное последствие: она взяла его из местной школы и отправила в иезуитский колледж в Хэссок-Хилле.

Святые отцы отнеслись к Данну с величайшей бережностью и предупредительностью. После того как его приняли в колледж, мудрый старый директор, прищурившись, посмотрел на него и сказал своим коллегам: «А теперь, во имя Бога, оставьте этого мальчика в покое». Ничего не могло быть лучше того неназойливого, поощрительного отношения, которое он здесь видел, но ему было уже пятнадцать лет, а начало было положено раньше. Данн никогда не принимал участия в общественной жизни колледжа. Замкнувшись в себе, он один отправлялся на футбольные матчи в отдаленные части города или прокрадывался в бильярдные заведения в нижней части Хэссок-Хилла и часами сидел там, не сводя глаз с зеленого сукна. Его взволнованное, серьезное лицо, как луна, светилось в табачном дыму. Он любил игры, хотя никогда ни во что не играл, а его познания по части рекордов и достижений в любой области спорта были поистине энциклопедичны. Поскольку он обладал известным литературным талантом, отец Мерчант, учитель английского, подстрекнул его к писанию статеек о спорте для журнала, выпускавшегося в колледже. По окончании колледжа Данн, тихий, немного меланхолический юноша, получил благодаря посредничеству своего преподавателя должность в «Уортлийской хронике», ежедневной газете с не слишком большим тиражом, но вполне независимой и пользовавшейся отличной репутацией.

Последующие несколько лет его жизнь протекала спокойно, без всяких событий. Он выполнял различные поручения, делал вырезки, собирал материал и в редких случаях писал отчеты о местных спортивных событиях. Его первая заметка в «Хронике», которую он вырезал и заботливо хранил, была помещена в самом низу страницы.

Впрочем, позднее ему стали давать и более сложные задания, например отчеты о ватерполо в плавательном бассейне или о состязаниях по боксу, и мало-помалу все стали замечать, что он вполне пригодный человек, умеющий с незаурядной живостью оценить событие, точный и яркий в своих зарисовках. В день Нового года – ему было тогда всего двадцать пять лет – он неожиданно получил почетное задание написать отчет о самом значительном из всех спортивных событий – футбольном матче местных команд, ежегодно собиравшем несметные толпы народа и сводившем с ума добрые две трети населения Уортли. Из ложи для почетных гостей Данн продиктовал по телефону целых два столбца, а на следующее утро принес очерк. В этом очерке описывался не матч как таковой, а всего лишь один инцидент, происшедший во время игры.

В тот же день Джеймс Макивой, главный редактор и владелец «Хроники», вышел из своего кабинета со статьей Данна в руках. Характерной особенностью Макивоя было то, что он никогда никого не «требовал» к себе. Он просто сел рядом с Данном за его рабочий стол.

– Что это значит? – осведомился он, похлопывая по статье своим пенсне. – Я жду от вас репортажа о футбольном матче, а вы преподносите мне историю о молодом полузащитнике, которого стукнули по голове. Пока он лежит без сознания, вы показываете тридцать тысяч человек, жаждущих его крови, и другие тридцать тысяч – готовых разорвать в клочья центр нападения противника. Вы повествуете о выкриках, поношениях, о боевых схватках между болельщиками, о бутылках, брошенных в игроков, о судье, которому разбили щеку… иными словами, рисуете футбольный матч в джунглях, расовую и религиозную нетерпимость, от которой покраснел бы эскимос в своем иглу…

– Очень сожалею, – пробормотал Данн. – Я начал писать… И вот что получилось.

Макивой молчал, размышляя о странном противоречии: этот молодой человек, неуклюжий и застенчивый, который не умеет вставить слово в разговор и даже под страхом смерти не мог бы рассказать хороший анекдот за столом, на бумаге блестящ и многословен, – гейзер, бьющий могучей струей, извергающийся вулкан; к тому же все, вышедшее из-под его пера, глубоко прочувствованно, полно экспрессии, способной захватить рядового читателя, до глубины души его взволновать, заставить смеяться и плакать.

Наконец Макивой встал:

– Это самая дрянная статья за весь год. Завтра она пойдет на первой полосе. – Данн в недоумении на него воззрился, а тот с улыбкой добавил: – Я хочу, чтобы вы пришли ко мне ужинать в воскресенье.