Вычеркнутый из жизни. Северный свет

Когда она вернулась домой, Пол, видимо, спал. Она ждала, томясь беспокойством и напряженно вслушиваясь, не идет ли врач. Вскоре после одиннадцати – томление ее уже дошло до предела – он наконец явился. Она видела, что доктор очень устал, вопросы он ей задавал кратко и отрывисто, но Пола осмотрел внимательно. Покончив с осмотром, он отошел от постели больного и взглянул на часы.

– Что с ним, доктор? Это серьезно?

У Керра сегодня выдался трудный день, он даже не успел пообедать, но ответил ей терпеливо и обстоятельно:

– У него был сухой плеврит – отсюда боль. Затем начала выделяться мокрота – масса жидкости стала давить на легкое.

– Плеврит?

Это звучало еще не так скверно.

Но врач быстро взглянул на Лену и тут же отвел глаза:

– Боюсь, у него гнойный плеврит. А это значит – госпитализация.

Лена изменилась в лице и прижала руку к сердцу:

– Не могли бы вы наблюдать за ним здесь?

– Бог мой, конечно нет! Может потребоваться резекция ребра. Надо осушить всю полость. Тут работы недель на шесть, не меньше. Есть у вас телефон?

– Да. В прихожей.

Керр пошел вниз. Лена услышала, как он говорит с больницей, подчеркивая серьезность случая, и настаивает на неотложной госпитализации больного. Вся дрожа, она спустилась к нему.

Найти свободное место оказалось очень трудно. Большинство бесплатных больниц было переполнено, а так как доктора Керра еще мало знали в районе, то ни в одной больнице не торопились пойти ему навстречу. Наконец он все-таки договорился и, сообщив необходимые сведения, со вздохом облегчения отошел от телефона.

– Его поместят в больницу Святой Елизаветы. В трех милях отсюда, на Оакден-роуд… Больница небольшая, но хорошая. За ним уже послали машину.

Санитарная машина прибыла через пятнадцать минут. Еще через десять она уже скрылась из глаз.

Все еще в страшном напряжении, сбитая с толку, измученная и подавленная собственными чувствами, Лена поднялась наверх. В маленькой комнатке было душно и пахло лекарствами. Она выключила газ, подошла к окну, распахнула его и стала глубокими глотками пить влажный ночной воздух, потом отвернулась и, верная своей привычке, принялась убирать комнату.

Потертый пиджак Пола, который он носил все это время и в котором спал под Арками, аккуратно сложенный, лежал на стуле возле кровати. Она взяла его, намереваясь повесить в шкаф, но в это мгновение потрепанный бумажник выпал из внутреннего кармана, раскрылся и все его содержимое – в основном это были разрозненные бумажки – рассыпалось по полу.

Лена нагнулась собрать заметки – они все без исключения касались «дела» Пола – и стала класть их поштучно в карман пиджака. Внезапно среди бумажных листов ее пальцы нащупали фотокарточку. Инстинктивно она взглянула на нее. Это был портрет Эллы Флеминг, выполненный сепией на редкость лестно – Элла уж об этом позаботилась, а внизу под портретом стояло библейское изречение. Это и правда был подарок Эллы ко дню рождения Пола – ему тогда исполнилось девятнадцать лет, и можно не сомневаться, что она с многозначительным и нежным взглядом сама вложила эту фотографию ему в бумажник, надеясь, что он будет всегда носить ее на груди.

Пол забыл даже о существовании фотографии. Но в глазах Лены эти красивые черты, выразительный взгляд, волосы, лежащие мягкими волнами, и прежде всего надпись внизу – нежная и в то же время говорившая об определенных правах – мгновенно сделали этот портрет самым дорогим достоянием Пола.