Я поддался снова увщеваніямъ Хигбая и согласился еще разъ попробовать счастье на разработк рудъ. Мы поднялись высоко по склону горы и взялись работать на маленькой, дрянной шахт въ восемь футовъ глубины. Хигбай спустился внизъ и стадъ усердно копать своимъ заступомъ, откололъ куски скалы и сбросилъ много грязи; тогда пришла моя очередь спуститься внутрь съ длинной лопатой (самая ужасная работа, придуманная человкомъ) и выбрасывать все наружу. Вамъ надо сгрести полную лопату этой грязи и ловко кверху швырнуть назадъ себя, бросая черезъ лвое плечо. Я швырнулъ, но такъ неудачно, что вся грязь, слегка коснувшись краевъ шахты, упала обратно на мою голову и внизъ по ше и спин. Не сказавъ ни слова, я вышелъ и ушелъ домой. Я внутренно ршилъ, лучше умереть съ голоду, чмъ изображать изъ себя мишень, въ которую самому приходиться бросать грязью, вооружившись громадною лопатою. Я услся въ хижин и предался, такъ сказать, мрачнымъ мыслямъ. Когда-то въ лучшія времена я забавлялся тмъ, что писалъ въ главной газет территоріи Виргиніи, въ «Ежедневномъ мстномъ Предпріятіи», и всегда удивлялся, когда мои статьи появлялись въ печати; вслдствіе этого редакторъ газеты сильно упалъ въ моемъ мнніи: я полагалъ, что онъ могъ найти что-нибудь боле достойное печати, чмъ мое писаніе. По дорог домой я зашелъ въ почтовое отдленіе, гд получилъ письмо на мое имя, которое подъ конецъ распечаталъ. Эврика! (я не зналъ значенія этого слова, но мн казалось, что теперь оно у мста, а другого благозвучне не находилъ). Въ письм стояло предложеніе пріхать въ Виргинію, сдлаться городскимъ редакторомъ «Предпріятія» и получать за это по двадцать пять долларовъ въ недлю. Было время, когда, полный надеждъ на потайной слой, я бы вызвалъ на дуэль издателя за такое предложеніе, теперь же я хотлъ броситься на колни и молиться на него. Двадцать пять долларовъ въ недлю — это цлое состояніе, непомрная роскошь, даже гршно тратить такія деньги. Но мой восторгъ нсколько улегся, когда я подумалъ о моей неопытности къ этомъ дл и слдовательно о моей негодности занять это положеніе, къ тому же передъ мною стоялъ длинный списокъ всхъ моихъ неудачъ. Однако, откажись я отъ этого мста, пришлось бы изъ-за куска хлба зависть отъ кого-нибудь; мысль эта тяжела всякому мужчин, который никогда не испыталъ такого униженія съ тринадцатилтняго возраста. Нечмъ собственно гордиться, такъ какъ это обыкновенная вещь, но, что же длать, это было единственное, чмъ я могъ гордиться. И такъ я, страха ради, сдлался городскимъ редакторомъ; будь это при другихъ обстоятельствахъ, я наврно бы послалъ отказъ. Нужда заставляетъ идти «на авось». Если бы въ то время предложили мн за переводъ «Талмуда» съ оригинала вознагражденіе, я, безъ сомннія, не отказался бы и принялъ (конечно, съ нкоторымъ страхомъ и съ недовріемъ къ себ), стараясь какъ можно больше растянуть его, и все изъ-за денегъ. Я отправился въ Виргинію и вступилъ на мое новое поприще. Видъ городского редактора былъ весьма плачевный, могу въ томъ сознаться. Вообразите себ человка въ синей шерстяной блуз, панталоны въ сапогахъ, шляпа съ широкими полями и безъ пальто, обросшаго бородой и съ морскимъ револьверомъ за поясомъ. Но вскор я преобразился, пріобрлъ боле человческій костюмъ и снялъ револьверъ. Мн никогда не приходилось никого убивать, да я и не чувствовалъ къ тому никакой наклонности, носилъ же его единственно изъ уваженія къ народному обычаю и чтобы, не имя его при себ, не казаться особеннымъ и не быть предметомъ замчаній. Но другіе редакторы и вс наборщики носили револьверы. Я обратился къ старшему редактору или хозяину (назовемъ его м-ръ Гудмэнъ [7], названіе, вполн подходящее ему) съ просьбою указать мн мои обязанности, на что онъ мн сказалъ: «Ходите больше по городу, разспрашивайте и вывдывайте у разнаго люда разныя новости, отмчайте слышанное и потомъ дома составляйте статьи для печатанія». Онъ прибавилъ:
— Никогда не пишите: «Мы слышали» то-то, или «Говорятъ», или «Общій говоръ», или «Мы предполагаемъ» то-то; будьте самостоятельне, пріобртайте безспорные факты и пишите прямо: «Дло было такъ-то». Иначе вы никогда не пріобртете доврія къ своимъ статьямъ. Абсолютная увренность въ себ дастъ газет силу и неоцненный успхъ.
Дло было несложное; и по сей день, когда я читаю статью, начинающуюся словами «мы предполагаемъ», я сейчасъ же подозрваю репортера, который не далъ себ труда хорошо узнать то, о чемъ пишетъ. Я хорошо писалъ нравоучительныя статьи, но не всегда хорошо повствовательныя; воображеніе очень часто брало верхъ надъ фактами, особенно когда ощущался недостатокъ въ происшествіяхъ. Я никогда не забуду моего перваго опыта, какъ репортера. Я бродилъ по городу, разспрашивалъ всхъ, приставалъ ко всмъ и подъ конецъ нашелъ, что никто ничего не знаетъ. Моя записная книжка какъ была чиста, такъ и осталась, несмотря на мою пятичасовую ходьбу. Я сказалъ объ этомъ м-ру Гудмэну, онъ замтилъ: