Выдох

Вооруженный этой догадкой, я развернул микроскоп к устройству мышления. Здесь была та же решетка из проводов, но листочки на них не удерживались в каком-то единственном положении. Вместо этого листочки трепетали настолько быстро, что были едва различимы. В самом деле, почти все устройство выглядело непрерывно шевелящимся, хотя состояло больше из решетки, нежели из воздушных капилляров, и я задумался, как воздух мог достигать всех золотых листиков в нужной последовательности. В течение многих часов я внимательно следил за золотыми листочками, пока не осознал, что они сами играли роль капилляров. Листочки образовывали временные каналы и клапаны, которые существовали ровно столько, сколько было нужно, чтобы перенаправить воздух на другие листочки, а потом исчезали. Устройство претерпевало непрерывную трансформацию, реально модифицировало себя в результате своей работы. Решётка была не столько машиной, сколько страницей, на которой машина была написана и на которой сама машина непрерывно писала.

Мое сознание, если можно так выразиться, было закодировано в положениях этих крошечных листиков, но вернее было б сказать, что оно было закодировано в постоянно сдвигающихся узорах воздуха, движущего листочки. Наблюдая за трепетанием этих чешуек золота, я видел, что воздух не просто обеспечивает, как мы всегда предполагали, движущей силой устройство, осуществляющее мыслительный процесс. Воздух фактически и есть самый настоящий носитель наших мыслей. Всё, что мы есть, это узоры воздушного потока. Мои воспоминания были записаны, но не как канавки на фольге или даже позиции переключателей, а как устойчивые потоки аргона.

Как только я понял природу механизма-решетки, каскад интуитивных догадок хлынул в мое сознание стремительной последовательностью. Первым и самым тривиальным стало понимание факта, почему золото, наиболее податливый и вязкий из металлов, был единственным материалом для изготовления мозга. Только тончайшие листочки из фольги могли двигаться достаточно быстро для такого устройства, и только тончайшие из нитей могли действовать как держатели для них. По сравнению с золотыми нитями медная стружка, например, снимаемая моим стилусом, когда я гравирую эти слова, и которую стряхиваю щеточкой по окончании каждой страницы, — крупная и тяжёлая как металлолом. Это действительно был носитель, в котором операции стирания и записи могли выполняться быстро, значительно быстрее, чем в любом наборе из переключателей или шестеренок.

Потом мне стало ясно, почему установка полных легких в тело погибшего от недостатка воздуха человека не возвращала его к жизни. Эти листики внутри решетки балансировали между непрерывными потоками воздуха. Такая схема позволяла им легко и бесшумно двигаться туда-сюда, но это также означало, что как только поток воздуха прекращался, все терялось. Все листья повисали в идентичном положении, стирая узоры и сознание, которое они представляли. Возобновление подачи воздуха не могло воссоздать то, что исчезло. Это была цена быстродействия. Более устойчивые носители для сохранения узоров означали бы, что наше сознание работало бы гораздо медленнее.

Именно в этот момент нашлось объяснение часовой аномалии. Я видел, что скорость движения листочков зависит от напора воздуха. В достаточно сильной струе листочки могли двигаться почти без трения. Если они двигались медленнее, это происходило из-за большего трения, которое могло возникать только, если упругие потоки воздуха, которые их поддерживали, слабели, и воздух, струящийся сквозь решетку, дул с меньшей силой.

Это не башенные часы бегут быстрее. На самом деле это наши мозги работают медленнее. Башенные часы управляются маятниками, темп которых никогда не меняется. Или потоком ртути по трубе, скорость которого всегда постоянна. Но наши мозги зависят от движения воздуха, и если воздух струится медленнее, наши мысли замедляются тоже, изменяя восприятие хода часов.

Я испугался, что наши мысли могут замедляться и дальше, и такая перспектива пришпорила меня продолжать авто-препарирование. Тем не менее, я предположил, что блоки мышления — поскольку приводятся в действие воздухом — абсолютно механические по природе, а одним из аспектов механизма является постепенное деформирование из-за усталости металла, что и могло стать причиной замедления. Это было бы ужасно, но, по крайней мере, была бы надежда, что мы сумеем починить механизм и возвратить наш мозги к исходной скорости функционирования.

Но если наши мысли были исключительно воздушными узорами, а не вращением зубчатых шестеренок, то проблема представлялась гораздо серьёзнее. Что могло заставить воздух, текущий через мозг каждого из нас, двигаться с меньшей скоростью? Явно не снижение давления в дозаторах на заправочных станциях. Давление воздуха в наших лёгких столь высоко, что его приходится понижать пошагово рядом регуляторов, прежде чем оно достигнет мозга. Убывание в силе, которое я наблюдал, должно исходить с противоположной стороны: давление окружающей атмосферы возрастало.