Выдумщик

Я разверз конверт, набитый купюрами. И настоящими, что интересно! Или – нет?.. Восторга не было. Я уже привык. Надо же маме что-то делать с ее горем, вот она и придумала: «Георгий ничего так и не добился. И Валерка такой же!» Для убедительности – добавила меня, с этой жалкой премией, доставшейся мне через глубокое падение… Ну, что же. Не буду ее сбивать. Не стану героем в ее глазах.

– Да, кстати! – сказала уже сухо, уже для меня. – Фека просил передать для твоей Насти! – И она подала глянцевые тетрадки с грустью.

Вот – даже этот уголовник благороднее тебя! Удар под дых. Ну, Фека! Окровавленный, но принес! Не мог мне в вагоне передать! Не мог. Тогда бы его моральное превосходство оценил только я. Да и то неохотно… Аудитория не та. А мама – просто цвела! Но и иллюзий не строила, слава богу!

– А ты что – хочешь в одном купе с этим прощелыгой деньги везти?

– Да. А что? – произнес я недоуменно.

У нас же любят таких, рвущихся сквозь преступления к святости, к благородству. А других не очень-то чтут… «Своими делишками заняты! И больше ничем!» Это про меня.

– Да. Повезу!

И лучшего я не стою!

– Ты с ума сошел! – мама совсем развеселилась. – Давай-ка придумаем что-нибудь!

Фека в купе надменно молчал. Видимо, жадно ждал, когда я заинтересуюсь деталями кровавой битвы на мраморной лестнице. Но, не дождавшись, выпалил:

– Кстати – тетрадки передали тебе? Ты, вообще-то, у матери был?!

– Разумеется. Но… какие тетрадки? А, да. Спасибо тебе… куда ж я их сунул? А – вот!

Он мельком заглянул в мой портфель. Конверта премиального нет! «Вот сволочь!» В смысле, я. Он слегка напрягся. Только тетрадки в портфеле, плод его благородства! Которое, думается, достало уже и его. Фека, недовольный, отпрянул. Явно ждал чего-то еще. «Разве ты не все получил, что тебе причиталось?» – хотелось спросить его. Пиджак на голое тело одет, рубаха порвана. Мало славы ему?

Хотел, видимо, исполнения пословицы: «За одного битого – двух небитых дают». Но где взять этих двух небитых – не представлял. Мы ехали в СВ, и еще двух – не было, хоть убейся.

– Все хорошо прошло? – вскользь поинтересовался я. И более оскорбительного вопроса не мог задать. Обнулил! А опухший фиолетовый нос его? А заплывшие его глазки? Это хухры-мухры? Впрочем, мне свойственна невнимательность к людям – Феке есть на что обижаться, за что мстить. Друг, называется! То есть я кругом виноват. Не был на битве и проявил равнодушие.

– Да-а! – Фека проговорил возмущенно. Заводил себя перед делом. – Говорят, тебя можно поздравить? – презрительно произнес.

Пока друга били (правда, за дело), этот премии получал! Не нашел ничего лучшего!.. Не говоря уже о достойном.

– Поздравляю! – все презрение вложил. Но – с элементами дружеского сопереживания. – Вот!

Он горестно поставил на стол бутыль. Горче текилы ничего нет. В самый раз! Даже соли он не поставил. Чтобы сразу – тошнить. А чего заслуживает еще эта премия?

– Да какая там премия? – уничижительно произнес я.

– Да уж знаю, наслышан! – посочувствовал он. – Карман не жжет?

Насчет кармана – это он ловко закинул.

– Да нет. Не жжет, – я потрогал за пазухой. – Толстокожий я… Во всяком случае – не прожигает. А ты что? Литературный критик?

– Слава богу, нет!

Мы смотрели друг на друга как враги. Нужная ступень злобы достигнута.

– Ну что… выпьем сию горькую чашу? – произнес он скорбно, едва ли не по-церковнославянски. Видимо, готовился в монастырь.

– Давай! – выпив, я стукнул стаканом об стол. – Всё. Подташнивает. Пойду кину харч. Вот! – я влез за пазуху и положил на стол пухлый конверт. – А то уроню еще не туда. Счас.

Заметил: в последнее время я полюбил изображать пьяного. Не слишком увлекся? Найдя, наконец, ручку туалета, рванул. Зачем? Никто же уже не видит меня. Покачиваясь, простоял там положенное время. Вернулся, утирая рот…

– Нормалек! – я омерзительно усмехнулся. – …А где? А-а.

Конверт лежал на столе. Но не тот. На том было еле видно нацарапано: «100 т.». А на этом – нет. Не учел он.

– Во! Чуть не потерял!

Со второго раза я попал конвертом за пазуху. И рухнул.

– Ну что? Глубокий освежающий сон? – проговорил я.

Но Феку потянуло на лирику: можно уже и расслабиться. Преступники это любят.

– …Ты знаешь, какая у меня мечта? – проникновенно заговорил он. – Я вижу подвал…

– Темный, – я прервал паузу.

– Светлый! – воскликнул он. – И всюду стоят столы!

– Накрытые!

– Не-ет! – сладострастно возразил он. – Рабочие! И за столами сидят…

– …Заключенные! – догадался я.

– Не-ет! – он замотал головой так, что щеки болтались. – Слепые женщины!

– Почему слепые?

– Так я вижу. И есть такой фонд.

Понятно. Учредили с Рябым. И теперь рубят бабки.

– Но в каких они работают условиях! В тесноте, в темноте.

– Так слепые же! – сказал я.

– Но сердцем видят!

– Нет, – сказал я. – Что-то я этого подвала не вижу. Детство я провел на Саперном, семь. Дом Оболенских. Бывший приют слепых женщин!

– И что?

– Не было там никакого светлого подвала. Не верю я в эту идею… в наше время!

Хотел сказать Феке – «в твое», но осекся.

– Ты не дослушал меня!

Привык дожимать.

– И они будут лепить жаворонков из теста!