Выезд на происшествие

Танков почувствовал себя неловким зрителем в цирке, которого расшалившийся клоун вдруг потащил из первого ряда на манеж.

– В самом деле, Татьяна Геннадьевна, – пробормотал он. – Как же отпускать? Если вы и сами считаете, что это он. Ведь преступник же.

– Ты-то еще, цыпленок… – Разгорячившаяся Рыкова развернулась к Танкову, но, посмотрев на его разом сморщившееся лицо, продолжать не стала. – Словом, так, Гордеев. Хочешь задерживать, делай это сам. А я с прокуратурой в объяснительные записки играть больше не намерена. С меня хватит – наигралась.

– Оно конечно. – Гордеев больше не скрывал презрения. – В сторонке отсидеться спокойней.

– Если у вас ко мне больше ничего нет, я пойду. Мне еще обвинительное заключение по наезду надо отпечатать, – круто развернувшись, Рыкова зацокала по коридору в обратном направлении.

– Вот ведьма!.. – полоснул ей вслед Гордеев, не слишком регулируя тембр голоса. – Чистюли! Крысы конторские! Как раскрывать, так их нет. А вот помешать, так откуда кто берется! Закон, закон! Используют как ширму для безделья. А закон для одного существует: чтоб общество от таких вот Воробышков защищать. И если я Воробья посажу, так этим нашему обществу окажу неоценимую услугу, а стало быть, действия мои на благо закона и вполне ему соответствуют. Подведя такую роскошную идеологическую базу под принятое решение, Гордеев успокоился. – Велин! Тащи сюда эту контру!

И вот в сопровождении Велина и шофера-милиционера Игнатьева в дежурную часть вошел невысокого росточка пьяненький и веселенький мужичонка с могучей бородавкой на правой ноздре – гроза сельповских магазинов Юрка Воробьев.

– Чего делать-то будем, Юра? – Доброжелательный Гордеев находился в явном затруднении.

– А чего такое случилось, Юрий Алексеевич? – Воробей на глазах расстроился.

– Придется тебя сажать. Как считаешь?

– А почему ж не посадить? Воля ваша: надо – сажайте.

– Ты ж умный мужик, тёзка! Так чего ж ломаешься? Попался – будь мужчиной, имей смелость признаться.

Танков заметил, как Воробьев, явно удивленный таким грубым ходом, но не желавший, видно, ссориться с Гордеевым, удержался от насмешливого ответа.

– Я, Юрий Алексеевич, трусом с детства был, – стесняясь, признался он. – Чего уж теперь с этим поделаешь?

– А вот это ты видел? – Велин успел притащить Уголовный кодекс и натренированной рукой распахнул его перед Воробьевым. – Смотри статью. Чистосердечное признание есть обстоятельство, смягчающее вину. Черным по белому. Пиши, пока не поздно, явку с повинной. Глядишь, на суде пару лет скинут.

На этот раз Воробьев сдерживать ядовитую свою натуру не стал.

– И где это вы, Юрий Алексеевич, таких малахольных набираете? – посочувствовал он. – Да ему если только кражу пончиков в школьном буфете доверить. Там пацаны очень эту книжку уважают.

Уязвленный Велин, угрожающе насупившись, двинулся к доставленному, однако Гордеев движением плеча отодвинул подчиненного.

– Ты в самом деле думай маленько, кому чего говорить, – сказал он неодобрительно. – Да Юрку сколько раз сажали, столько статью эту зачитывали. Верно я говорю?

Велинский промах Гордеев поспешил использовать для укрепления контакта с подозреваемым.

– Приятно иметь дело с умным человеком, – осторожно потрогал наживку Воробей.

– И когда ты только, Велин, работать научишься? Ко всем без разбору со своими приемчиками. В людях надо разбираться. А то только по бабам силен, – непедагогично отчитал начальник угро своего опера. Нахохлившийся Воробей удовлетворенно кивал головой.

– Вот что, Юра. – Добившись, что тот расслабился, Гордеев тут же заложил вираж для новой атаки. – Кодекс я тебе читать не буду. Ты его и так наизусть знаешь. И свободу за признание не обещаю – у тебя теперь ее долго не будет. Зато другое обещаю твердо: признаешься, даешь явку с повинной – будет и по изолятору, и по зоне все как надо. Ну, ты понял. Идешь в непризнанку – на меня не обижайся.

– Зачем же так ребром-то? – забеспокоился Воробей. – У вас свой интерес, у меня свой. Чего уж так-то?

– Ты меня давно знаешь? – Гордеев подобрался. Воробьёв настороженно пожал плечами. – Сколько у тебя ходок было?

– Чего спрашиваешь? Пять. Последняя твоя.

– Врал я тебе когда?

Воробей молчал. Молчал и Гордеев. Танков, подавшись вперед, впитывал в себя весь этот разговор, внимательно наблюдая за обоими.

– Так я тебе обещаю, – не дождавшись ответа, Гордеев говорил теперь, методично ужесточая голос. – Или признанка, или вывернусь, но доказательства для ареста добуду. Понял ты меня? Но тогда уж, буду строг! – Гордеев постучал пальцем по столу. – Три минуты на размышление! Он демонстративно посмотрел на часы, мягко, доброжелательно, как-то даже по-домашнему добавил: – Думай, Юра. И вышел в коридор.

Смущенный Воробей вздыхал и переминался. Велин незаметно кивнул Танкову. Тот понял. Много раз он видел, как это делают оперативники, и теперь решил попробовать сам.

– Чего ты думаешь? – заговорщически прошептал он. – Гордей – человек слова. Сказал – сделает. Соглашайся, пока не поздно. Смотри, потом локти кусать будешь.