Выезд на происшествие

Воробей, у которого, похоже, за годы общения с органами развился абсолютный слух на малейшую фальшь, презрительно не обратил на него внимания, напряженно что-то прикидывая про себя.

– Надумал? – Гордеев остановился у порога дежурной части.

Воробей, огорченный необходимостью расстроить уважаемого человека, удрученно покачал головой:

– Не пойдет, Юрий Алексеевич. Резона нет. Докажешь ты там, не докажешь – еще вопрос. А только я погожу себе клетку строить. Лишняя ходка мне тоже не в радость.

– В камеру его! – Гордеев нашел глазами Велина, задумчиво изучавшего в зеркальце какой-то прыщ на подбородке. – Хорош, ничего не скажешь. Еще химзавивку в салоне "Ромашка" – и можно на панель. Оформляй протокол задержания.

– Так как же? Дело у Рыковой. Надо у Бойкова или хотя бы у Сиренко подписать, – заробел Велин.

– Я за них подпишу! – Гордеев выхватил бланк протокола задержания и сверху размашисто на нем расписался. – Филиппов, обыщешь! Да смотри, чтоб после тебя бритвы в носках не обнаружилось.

– Уж и было-то один раз, – лениво застеснялся тот.

– Воробьев! Ты знаешь, что сегодня моей дочурке пять лет исполняется?

– Наши поздравления, Юрий Алексеевич.

– И что она сейчас сидит за столом и ждет папу?.. Долго ты у меня, Воробей, будешь этот день рождения помнить. – Он посмотрел на неловко стоящего за столом Танкова: – Я возвращаюсь в район. Будет где телефон, позвоню. Что серьезное – связывайся с дежурным по управлению, Сиренко вызови. А то он что-то все домой торопится. Начальничек, прости господи. Велин! Изящно изогнувшись сбоку у стола, оперуполномоченный заполнял кинутый ему бланк. – Запомни. Случись что – не с пацана, с тебя спрошу.

Не отрываясь, тот поднял сжатую в кулак левую руку.

– Ну, будь здоров, Воробей. Удачи мне можешь не желать.

– Отчего же? Счастливого пути, Юрий Алексеевич. В аварию не попади. – Воробей шутил, но неловко, с натугой. Видно, жестокие Гордеевские слова запали в него накрепко и уже зудели внутри, разрушая потихонечку первую линию обороны.

На улице затарахтел мотоцикл.

– Опять у него цилиндр барахлит. – Водитель дежурного УАЗа Игнатьев, как и все, прислушивался к неровному гулу. – Как бы не застрял по грязи. По такой-то погоде. Пойду машину гляну. Совсем довели.

Отдав Танкову протокол задержания, выскочил и тотчас вбежал уже одетый в кожаное пальто Велин:

– Я на ужин. Буду звонить. Судя по нетерпению, ужин для него приготовила еще одна ба-а-льшая специалистка.

Дежурная часть опустела. Воробьев, запертый в деревянной клетушке, громко именуемой камерой для задержанных, стоял, прислонившись к дверце и, пытаясь заглушить в себе мысли о Гордееве, все еще пьяный, беззлобно, со знанием дела изгалялся над молоденьким дежурным.

– Товарищ старший лейтенант, – говорил он. – Давайте подискутируем о роли преступности в жизни нашего общества. Ведь мы как волки – санитары жизни.

Танков, уткнувшись в бумаги, не отвечал.

– Товарищ капитан, – не унимался Воробьев, – а что вы скажете о последнем клеветническом заявлении американской администрации? Это ж просто беспрецедентно.

– Товарищ майор, – доносилось из клетушки через некоторое время. – Я бы хотел выйти в туалет. Это мое конституционное право.

Усталость взяла свое: умолк и он.

РАЗДАВШИЙСЯ в тишине звонок почти обрадовал Танкова. Чесноков оказался прав: звонили нечасто. Звонки приносили мелкие вопросы, частную информацию, изредка позванивали из района участковые, туманно сообщая о своем местонахождении. Танков неспешно уже снимал трубку и солидно, короче, чем положено, ронял:

– Дежурный Танков.

– Дежурный! – закричала трубка, и Танков поднял глаза на настенные ходики, только что выстукавшие двадцать два тридцать. – Он опять в дом колотит!

– Да кто это?

– С Востока, я ж говорю. Пудышина я. А он требует! Учтите, я на все пойду.

– Вы по поводу Гусарова? – сообразил Танков. – Скажите, это его дом?

– Тюрьма по нему плачет! Рано выпустили.

– Да вы ответьте: его или нет?

– Мало ли чего?! Мой это дом! Мне его дали!

– Послушайте! Да послушайте вы! – Танков кричал. – Есть суд. Он все решит. Но без суда нельзя. Он же к себе домой…

– Не пущу! Слышите? Я три года по баракам мыкалась. Только чуть выправились. Мое это! Сунется пропойца проклятый – вот те крест отчужу! Короткие гудки разнеслись по помещению. – Надо что-то решать, – беспомощно сказал Танков. Он для чего-то показал пикающую трубку развалившимся на стульях помощнику и шоферу. – Выезжать туда придется.

– На чем? – неприязненно резанул Игнатьев. – Бензина-то нет.

– Как это нет? – поразился Танков. – Куда ж он делся? Разве вам не давали?

– Давали, – огрызнулся водитель. – Двадцать литров на сутки не хошь? А у меня один пробег до Калугина и обратно – сто двадцать километров. Да по городу покрутился. У нас ведь все баре, пешком никто ходить не хочет, всем машину – вскочил да погнал, вот и все твои двадцать литров. В сортир бы, наверное, ездили, только вот УАЗ в коридор не пролазит.

Слушавший все это Филиппов мягко осадил разошедшегося ворчуна:

– Бензин найдешь.

– Где ж это?