Выгорание (СИ)

Его стошнило. Голова раскалывалась, а мысли и чувства словно вымерзли. Он стал забывать о Вите, о доме, и даже мысли о соседке растворились в покое, который навалился на него со всех сторон. Редко доходившие до его слуха слова, не тревожили его. Он все забыл. Его не лечили. Он просто иногда лежал на кушетке в кабинете то ли врача, то ли просто симпатичного человека, пялился на него пустыми улыбающимися глазами и по-прежнему молчал.

Елена Станиславовна смело брала каждый день такси и приезжала к нему в больницу. Просто гладила его по голове, не говорила банальностей о том, что «это жизнь и разочарований будет много...» Он понимал ее без слов. О его мужчине никто не вспоминал, словно его и не было. Он исчез. Вскоре и баба Лена перестала посещать его. Он не беспокоился и не искал ее, но вскоре ему позвонил нотариус и объяснил, что ему необходимо в течении полугода вступить в наследство. Слёз не было. Только тихие и ровные воспоминания обжигали его сердце со всех сторон.

Пока дом был пуст, местные алкаши вынесли все более-менее ценные вещи. Остался только довоенный календарик, на котором застыла дата смерти Нахимовой. Но это уже не было больно, слабый укол в сердце и пощипывание на веках. Но Эд пережил и это.

2

Свернуть на пятом километре, махнуть в приветствие ГИБДДэшнику, а глаза мимо, так как учил инструктор лет ...дцать назад и на бреющем въехать в просыпающийся город. До центра двадцать минут, не больше — при всех возможных пробках. Хотя откуда они летом? В июле, да еще в выходной, машины выстраиваются в совсем другом направлении. Там, где продолжает дышать свежим теплом взморье.

До клиники три шага от тротуара. Можно вздохнуть или выпить из бумажного стаканчика кофе. Но он не станет этого делать. Свой он выхлестал по дороге, чтобы проснуться, продрать основательно глаза, а этот... Пусть стоит и режет глаз,  те самые три минуты.

Не выпитый стакан, ломтики яблок, которые останутся лежать в припасенной на случай голодной смерти Эдички, элегантной коробочке, который попав в цепкие ручки домо-мучительницы Сережи, стремительно набрал пару кэгэ на мягком месте и бедрах. Серега шутил и подначивал, что, как врач, должен констатировать факт, что Эдькино тельце усердно готовится к зачатию и запасает питание впрок. Эдик злился, рычал, материться не умел — не дано интеллигентному мальчику; «присаживался», как он выразился на диету, но противные килограмчики то уходили, поминай как звали, то возвращались после пары порций ароматных пельменей, выставленных в десять вечера, явившейся на огонек Софьей Палной, «чтобы мальчики не умерли от потери веса».

Воспоминания... В них не было ни муки, ни боли, только плохо скрываемые и тогда ухмылки, при виде закатывающихся от возмущения глаз Эдуарда Вениаминовича, как его величала женщина-искусительница.

— Благодарю покорнейше, мадам, не стоило так беспокоится. Я, пожалуй, чаю выпью перед сном и мне нужно позаниматься, — отступая к кухонной арке, Эдик лихо развернулся и припустил в спальню. Но не успел, потому что добрая женщина, без лишних телодвижений, которые объемное тело не переносило априори, — проскочила в другую дверь и преградила ему дорогу. Руки «в боки», наверченная на высокий лоб цветастая тряпка, наподобие цыганской, и блестящая поварешка, кого угодно остановит. Да и телом женщина напоминала по сравнению с парнем, ну, если и не Илью Муромца, то по крайней мере, Алёшу свет Поповича.

Сергей исподтишка наблюдал за погоней, намыливая уже второй раз руки. Тщетность попыток скрыться от дамы, была очевидна. А перед глазами закружились мысли-образы, в которых на округлившихся бедрах и попе появилась легкая прозрачная ткань, скорее платок, как у танцовщиц: «Господи, одалиска ты моя!».

Приватный танец появился в планах неожиданно. И жалко напрыгавшегося за день парня, но платок с головы Софьи Палны мысленно уже обернулся вокруг талии, сполз ниже... и еще ниже...

Плавность, нежность, движения... Он не настолько устал, чтобы опуститься на колени и поцеловать. Чтобы скользнуть по простыне, беспощадно оголить колено и часть смуглого бедра, переходящего белым мазком на лишенную солнца кожу. Вот такие вот воспоминания!

Легкий, он такой... ммм... как пузырьки в шампанском — самом розовом, самом терпком... И совершенный: в изодранных на бедре джинсах, в тонкой толстовке с капюшоном. Он убегает от нее каждый вечер. Эти «кошки-мышки» сперва сбивали его с толку, и Сергей мягко советовал : «Софочка, гадость моя. Не тревожьте мальчика, он бережет фигуру. Стаканчик кефира и довольно».

Таких злющих сощуренных глаз он не встречал ни у одного представителя женского пола: «Вы, Сереженька, не переживайте за его тело, — критично, морщилась паразитка, в упор прожигая его спину, потому что в глаза он не смел ей перечить и давать советы, — с нею всё в порядке. Мальчику нужно кушать и спать. Я убираюсь в его спальне раз в месяц. Он там не бывает! Где же он спит? Может быть он боится темноты и засыпает на диване?» — прыснувшее в разные стороны кофе, однозначно ответило на этот вопрос.