Выход

Сейчас она практически ничего не видела в сумерках, приходилось делать текст очень большим. Многие люди делали операции, встраивали одновременно с этим дисплеи, все эти виртуальные и дополненные реальности, ради которых жили любители виртуальных очков, только очки уже были не нужны. Она еще ничего не сделала, так как технология стремительно улучшалась. Если она разрешит разрезать свои глазные яблоки лазером, то хотелось иметь гарантии, что это будет в первый и последний раз и ей не придется возвращаться через год для какой-нибудь важной модернизации. Она стойко держалась, пока ее зрение окончательно не упало.

– Так, для галочки, – добавила Лимпопо, – «не код, а личность» – это философский вопрос, который можно обсуждать часами, хотя я от него изрядно устала.

– Я тоже не люблю об этом говорить, – хотя она часто думала над этим. – Разговаривать с тобой – вовсе не то же самое, что разговаривать с кем-то, кому в глаза проецируется информация с помощью какого-то идиотского алгоритма. С тобой все естественно.

– Уж чем я точно не являюсь, – это чем-то естественным, но спасибо.

Тэм зевнула, посмотрела на часы:

– Четыре утра, жуть. Ну ладно, что-то вздремнуть наконец захотелось. Думаю прилечь ненадолго.

– Конечно. Люблю тебя, Тэм.

– Я тоже тебя люблю. – Она была искренней и знала, что Лимпопо тоже не врет. Она любила все места ушельцев и была взаимно любима, но это был первый дом, который полюбил ее.

Она прижалась к Сету, обняла его животик, поцеловала шею, так что редкие седые волосы защекотали ей нос. Болели бедра. Она закрыла глаза и заснула.

Она проснулась, когда через несколько часов встал Сет. Слушала спросонья, как он натягивает тапочки и пижаму, узнает, где ближайший свободный туалет, почувствовала, как он вернулся, сел на кровать и стал смотреть на нее. Она чуть улыбнулась. Он пробормотал: «Ну хорошо, спи», сжал ей руку, тихо наклонился, крякнул и поцеловал ее в лоб, затем в губы, уколов ее кожу.

Он почесал ей спину, и она признательно замурлыкала, просто от радости прикосновения в это простое сонное утро.

– Пойду позавтракаю, – прошептал он. Она повернула голову и поцеловала его пальцы.

– Ладно.

– Опять плохо спала?

– Просто не хотелось. Все нормально.

– Ну спи тогда, не важно ведь, когда ты спишь.

– Да, верно. – Она натянула одеяло на голову.

Разные истории хорошо убаюкивали ее. Она приоткрыла один глаз, прокрутила поверхность на экране у изголовья и нажала запись старого романа Терри Пратчетта. Она слушала его тысячу раз и готова была прослушать еще тысячу, чтобы чтец погружал ее в сон своим спокойным голосом.

Она засыпала, слушая слова, когда теплое солнце начало проникать в комнату через края поляризационной пленки на окнах, иногда чуть пробуждалась, слыша свой тихий храп, и вдруг:

– Тэм?

Она сразу же села в кровати. Не часто в голосе Сета услышишь столько паники. Она окончательно проснулась и смотрела теперь на него, вошедшего в дверь, тяжело дышавшего: широко открытые глаза и редкие, торчащие как у безумного профессора волосы. Он держал в руке тост, о котором совсем позабыл.

– Ну что еще такое?

– Лимпопо звонит.

Она моргала, ничего не понимая.

– Сет?

– Настоящая Лимпопо. Извини. Живая Лимпопо. Она жива, вот что я хочу сказать. Она жива. Она звонит.

Тэм приложила руки к щекам, довольно глупый способ показывать свое удивление, но она ведь действительно была удивлена!

– Лимпопо жива?

– Она сейчас говорит с Лимпопо, – он заметил тост у себя в руке, поглазел на него, потом отложил в сторону. Тэм взяла этот тост и откусила. На нем толстым слоем было намазано масло, пивные дрожжи и табаско[112], – платонически идеальный завтрак Сета.

– Ничего себе, – она нашла свою робу на полу, надела тапки, доела тост Сета. – Пойдем.

В самой большой общей комнате уже стояли пять человек, потрясенные и восхищенные. Они слушали разговор, не перебивая.

– Они запрещали тебе писать письма?

Это был голос Лимпопо, их Лимпопо. Духа домашнего очага.

– Да, никаких писем. Я была здесь не одна. Нас здесь много, в отделении для политических. Без посетителей, без права переписки. Нас держат под другими именами.

Это тоже был голос Лимпопо, но уже повзрослевшей, голос престарелой женщины, голос Лимпопо, которая жила… (где же она жила?) уже больше десяти лет.

– Но сейчас… Сейчас заключенные взяли заведение под свой контроль, – ее голос звучал так, словно у нее кружилась голова от происходящих событий. – Три дня все было совсем плохо. Практически никто из охраны не выходил на работу. А те, кто вышел, были слишком напуганы. Они закрылись на своих постах и гавкали на нас через громкоговорители. А на третий день даже этого не было.