«Выход»

И тут из-за урчания моторов он слышит, как топают ботинки по трапу за дверью.

«Если это не обед…».

Он садится на кровати. И смотрит, как открывается дверь.

Всего одной секунды уполномоченному хватило, чтобы всё понять. Одного взгляда на довольную морду Яши-стюарда было достаточно для того, чтобы у него не осталось сомнений, – Люсичка нашла пробирку. Скорее всего, нашла сама. Сама подняла свои красивые глаза к разбрызгивателю, когда из него потекло вдвое меньше воды, чем положено. Сама удивилась: вчера текла нормально. Сама заинтересовалась: почему это так происходит. И сама догадалась…

У Яши в руке пистолет. Он стоит в дверях, лицо серьёзное, сам здоровый, крепкий такой.

– Пошли, Людмила с тобой хочет поговорить.

Уполномоченный ему не верит. Он подходит к крану с водой и, склонившись к нему, начинает пить. Вода дрянь, забортная, но он пьёт – долго, выпивает столько, сколько может. А потом спрашивает у Яшки:

– А что ей надо? Чего она зовёт меня?

– Ну а мне-то откуда знать, – отвечает стюард с деланным безразличием. Он даже дёргает одним плечом. – Иди, она тебе там всё расскажет.

«Врёт, сволочь». Горохов в этом уже не сомневается. Он даже знает, как проверить, что Яшка врёт.

А проверить легко: одной рукой натянув сапоги, уполномоченный начинает надевать пыльник. И Яша ничего ему не говорит, просто молча ждёт. Хотя мог сказать: «На кой тебе этот пыльник, там, у Людмилы, он тебе не понадобится, и ты сейчас вернёшься». Нет, молчит Яша, молчит. Значит, всё уже решено. Значит, нашла Люсичка пробирку. И Яшка-стюард поведёт его не к Люсичке, а на корму.

Горохов берёт и свою флягу, маску, очки, фуражку и перчатки. А Яша всё молчит. Почему тогда не стреляет прямо тут? Просто не хочет потом таскать труп и убирать трап и кубрик. Стрелять будет на палубе. Или когда уже столкнёт его в воду. Нет, всё-таки на палубе: на улице ещё ночь, за бортом можно ничего не разглядеть. Горохов, пряча перчатки в карман, бросает взгляд на стюарда и ещё раз убеждается – здоровый он, сволочь. Башка большая, тяжёлая. Взгляд внимательный. С одной рукой одолеть его будет непросто. Тем более сделать это по-тихому. Но уполномоченный для себя всё уже решил. Ему просто не оставалось ничего другого.

Он, повесив флягу через плечо, прижимает сломанную руку к груди и идёт к двери. Там, за дверью, места очень мало, коридор, ведущий к трапу наверх, узкий, едва два человека там смогут разойтись. Яша, придерживая дверь, делает шаг назад, прижимаясь к переборке и давая Горохову выйти из кубрика. Пистолет в его правой руке опущен вниз. Вот он – нужный уполномоченному момент. Левая рука Горохова не так хороша, как правая. Но и ею он учился работать. Тренировал её. Правда, больше на стрельбище. Но и в зале он с нею работал, отрабатывал все доступные удары. Прямо напротив стюарда у него с плеча слетает фляга и падает тому под ноги. Ну, не удержал. Горохов нагнулся за флягой, но поднимать её не стал, а, разогнувшись рядом с Яшкой, проводит тот же удар локтем, который недавно так хорошо помог ему расправиться с солдатом, приставленным к нему капитаном Сурмием. Вот только Яша был покрепче солдата, и даже получив точный и сильный удар справа в челюсть, не качнулся. Он заорал:

– Ах ты!…

Вылупил глаза и попытался поднять пистолет, Горохов едва успел своею левой рукой перехватить его руку с пистолетом. И пока тот пытался её вырвать, с размаха ударил его лбом в подборок. Этот удар уже был заметно весомее… Яшка откинул голову к стене, а его рука с пистолетом вдруг ослабла, но он смотрел на Горохова осознанно и снова попытался заорать.

– А-а!… Капитан!… Фёдор!…