Выход есть

И слезы все сильнее капают на штанишки маленькой девочке и рядышком с жуком на бетонные ступеньки. Они как маленькие озерца боли и отчаяния, тёпленькие и солёные, как море.

Море, которое не может разразиться внутри этого маленького тельца. Оно переполняет девочку, но выразить его пока что помогают только слёзы. Которые морем через край переливаются из девочки на эти некрасивые ступеньки.

Это первая встреча девочки со своим внутренним зверем. Который, пока ещё, жук-носорог. Она и не знает, что этот снаружи потрясающий, а внутри ранимый, как она, зверь скоро будет расти. И расти будет он именно как зверь – хищный и агрессивный. Уже совсем не жук, а настоящий носорожек. У которого снаружи будет толстая броня. А внутри… никому он и не даст понять, что у него внутри. Потому что это никого не должно касаться.

А сейчас тут на заброшенном стадионе девочка плачет тихо и решает, что жаловаться и объяснять никому ничего не будет. Всё равно это глупости. Она просто отпустит жука на свободу и попытается забыть об обиде. В конце концов, маму она очень любит. И без маминой любви и внимания жить невозможно. Просто невыносимо так жить.

А носорожек пусть останется невидимым в её огромном сердце. Ведь там много что может поместиться.

Так девочка и спрятала своего зверя глубоко внутри и долго-долго его не вынимала оттуда. Даже память не вынимала об этом маленьком звере.

НОСОРОЖЕК. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Когда девочка была уже подростком, то любила компании, общение, своих друзей. Они много гуляли, играли на гитаре, слушали и пели песни. Выпивали, дурачились, даже дрались.

Когда девочка возвращалась домой с таких прогулок, она обязательно сталкивалась интересами со своей мамой. Маме не нравился образ жизни девочки. А девочка не понимала, почему мама считает её такой ужасной и её образ жизни тоже считает ужасным.

Ведь она не выходила за рамки дозволенного – училась хорошо, дома была в 8 вечера, матом не ругалась. Она и не спорила никогда с мамой о её претензиях к девочке. Она привыкла молчать и слушать. Иногда даже не слышать. Потому что слушать часто приходилось одно и тоже.

А вот от выпитого пива в такие моменты вечерних слушаний соглашаться и молчать не хотелось. В такие моменты носорожек внутри девочки настолько чувствовал, что его не контролируют и не сдерживают, что позволял себе «отвести душу по полной».

Девочка могла наговорить маме то, что считает на самом деле. Ей не было в эти моменты стыдно. Злился носорожек и злилась девочка. Он будто позволял ей выпускать те чувства, которые нельзя было чувствовать и выражать в обычном её трезвом состоянии.

Она могла замахнуться на маму, когда та била её. Всё по честному: тебя бьют – ты бьёшь. На тебя орут – ты орёшь. Всё как у животных.

Иногда родители не могли справиться с нетрезвым подростком и вызывали милицию. Они просто были в отчаянии, совершенно не знали как сладить с этой девочкой, которая так неожиданно стала неуправляемой. Родители хотели припугнуть девчонку. Если у них нет с ней сладу, может, государство поможет? Они же на него так надеются во многом.

Но девочка и на милиционеров кричит матом, чтоб шли подальше, рассказывает, какие они сякие, и как она их не любит и презирает. Устраивает дикие пляски, чтоб пострашнее. Ребята в форме крутят пальцем у виска, их такое не впечатляет. «Пусть из больницы к вам приедут, это не по нашей части. Проспится и завтра будет нормальная» – говорят.

Из психушки приезжают, тоже не впечатляются и уезжают, посоветовав уложить ребенка спать.

Так девочка мстит родителям за то, что мнение соседей, государства, чужих людей, важнее, чем она сама и её чувства, её интересы и её желания.

Носорожек учил ее какой то другой стороне жизни. В моменты опьянения носорожек приглашал девочку в другую её часть. Он приглашал и показывал ей свою жизнь. Которую девочке жить нельзя было. Это было под запретом с тех самых ступенек на заброшенном стадионе.

В этой другой части жизни, такой неотделимой от ее обычной жизни, не было морали, не было праведности и чистоты. Всё было какое то настоящее, какое-то животное. Всё было такое манящее и красивое. В ней были все чувства. И эти чувства здесь принимались. В первую очередь, эти чувства принимались ею самой. Она была счастлива.

В мире носорожка ей пахло морем, светило ярким солнцем. Она чувствовала свободу и ширь этого моря. Она закрывала глаза и представляла, будто на скорости летит над самой поверхностью моря, и капли иногда попадают на тело, освежают его. Звучала какая-то музыка, кажется, Земфира с ромашками и оркестр радостных чувств врывался в эти ощущения.