Выход из Windows

Над Покровскими воротами сгустилось небо, став свинцово-прозрачным, потускнели очертания деревьев вокруг пруда, почернела земля. В воздухе парило, заканчивался первый по-настоящему весенний день.

- Завтра почки лопнут, - прервала молчание Серафимова, - зазеленеет. Я, знаете, очень люблю эту пору в Москве, когда еще не жарко, свежо, но солнце - как у нас. Из моего детства солнце.

Она была в легком коротком голубом плащике, привезенном подругой из Польши. И без того обладавшая яркой внешностью и индивидуальностью, что далеко не одно и то же, Серафимова любила броские наряды, подбирала со вкусом платки, сумки, зонты. Ей очень нравились длинные зонты-трости, это была ее страсть: с деревянными загнутыми ручками, с металлическими наконечниками, красивых сочных тонов или темные, они стояли в ее прихожей, как коллекция рапир у фехтовальщика.

- Что у вас с Княжицким? Почему вы устроили сегодня утром скандал в машине?

- Я думал, мы все выяснили, - сказал Братченко, явно не желая предъявлять обвинения в адрес отсутствующего Княжицкого.

- Садитесь на скамью, не люблю курить на ходу. Вам сколько лет, Витя?

- Сороковник, а что?

- Никогда так не переспрашивайте. Это некрасиво. По-ребячьи. Вот что, Витенька, мне секретарь Финка сказала, что он в день убийства до конца не доработал, позвонила ему некая Катя, тон у нее был спокойный, но после ее звонка Финк быстро ушел, сказал, чтобы Галя его не ждала.

Кстати, как она вам? Очень мила, прямо рокотовская барышня, взгляд такой кроткий.

- Хорошая женщина, - согласился Витя, - выходит, к этой своей Кате помчался... А как же тогда он с Похваловой оказался в такой ситуации?

Скамью окружили голуби, почти заглушая разговор своим гульканьем. Из театра повалил народ. Нет, очевидно, это только антракт, вышли покурить зрители, хотя некоторые действительно побежали в сторону метро.

- У меня два соображения. Мы пока еще не знаем точно результатов анализа грунта на туфельках Похваловой, на ботинках Финка и на ботинках убийцы, следы которых остались на ковре, но у меня сложилось такое ощущение, что очень похожий грунт на следах убийцы и на туфлях Похваловой. Вы помните, какие черные грязные следы вели от прихожей к кровати? А ботинки Финка под кроватью стояли чистенькие, на машинке ехал, по асфальту ходил. Вы помните, в понедельник и вторник дождя не было, да и сегодня погода хорошая, тепло, сухо, солнечно, я же говорю, завтра зазеленеет. Я носом чую. Так вот...

- Стойте, пожалуйста. Дайте, я скажу, - перебил ее Витя, смекнув кое-что, прямо озарение нашло, - земля такая влажная за городом, и у Похваловой, которая жила на даче, и у ее мужа могло быть столько грязи на обуви, точно?

- Точно, Витенька, - улыбнулась Серафимова. - И Похвалов исчез. Тоже факт.

Она выпустила дым, оглянулась на театр, откуда послышался звонок ко второму действию.

- Вы в театре последний раз когда были?

Витя Братченко в театр не ходил, потому что он в нем засыпал. Однажды заставил себя купить билет на спектакль, но захрапел во втором ряду партера. Ну, не захрапел, а засопел, да ведь так истово, в полной-то тишине, на самом трагическом месте, что в зале раздался смех, а маститые театралы решили, что это критик сидит и нарочно так эпатажно свое мнение о спектакле выказывает. А Братченко очень тогда расстроился за артистов, ведь подумают, что плохо играли, что таланта нету, а на самом деле на Витю темнота, как сигнал отхода ко сну, действует. Не объяснишь же подсознанию, что в театре спать нельзя.

- Да я и в Москве-то еще недавно, - виновато оправдывался он. - Но главное, я осознаю, что в театр не ходить стыдно, и мне стыдно.

- Ерунда, - вдруг сказала Серафимова, - я пересмотрела здесь весь репертуар, а жить все равно не научилась.

- Упадочное у вас настроение, Нонна Богдановна, может, вина выпьем?

- Не-ет, Витенька, к вам идти уже поздно, а у меня нет!

Витя вытащил из кармана куртки "Саперави"

и два бумажных стаканчика.

- Угощайтесь.

Серафимова непристойно просияла, прямо-таки возликовала.

- Ну, надо же! Все тридцать три удовольствия, а я вас недооценивала!

- Рассказывайте, Нонна Богдановна, что вас гложет?

- Катя.

- Не понял.

- Витенька, у вашей жены папа кто?

- У моей - механик. Автослесарь. Только у меня нет жены.

- А у финковских жен все паны, дяди, отчимы и крестные - э-ли-та. Обидно не принадлежать к элите? Э-э, обидно. Но грустить я закончила совсем не этим. Ведь насчет этой Кати он, видимо, серьезные планы строил. Посмотрела я те листы, которые вы из урны вытряхнули, там и билеты театральные, аж три пары: в Большой, в Лейком и вот сюда, использованные. И чек за серьги. И листики исписаны ее именем и изрисованы женскими головками. Сомневаюсь, что ее портреты точны, но, судя по его прежним бракам...

- Тоже не бесприданница, - подсказал Витя.

- Вот именно. Но и это не повергло меня в то состояние, в котором вы меня видите. А то, что дали мне фамилию и адрес этой Кати, установили по номеру телефона. Перед моим уходом домой дали.

- Как же ее фамилия?

- Мошонко.

- ?!