Выходим на рассвете

5-й Всероссийский съезд

Советов рабочих, крестьянских,

крас.―арм. и казачьих депутатов

— Наверное, съезд уже заседает, — заметил Кираи. — Он должен был открыться вчера, четвертого.

— Как вы думаете, что решит съезд?

— Трудно сказать… Возможно, будут большие споры. Партия левых эсеров, вы знаете это, против Брестского мира.

— Даже в нашем батальоне находились горячие головы, призывавшие продолжать войну с кайзером, приближать революционную ситуацию в Германии и у нас на родине.

— Если бы только одни горячие головы… — усмехнулся Кираи. — Но войны хотят и некоторые очень расчетливые люди. Те, которых я товарищами не назвал бы.

— Кого вы имеете в виду?

— Да уж не тех, кому дороги интересы революции… Заставить Россию снова воевать против Германии — да это же заветная мечта Антанты!.. Ну вот, мы и пришли!

Кираи показал Гомбашу на небольшой двухэтажный особняк, украшенный лепным орнаментом и огражденный от улицы причудливой кованой решеткой.

— Здесь до революции жил какой-то русский аристократ. А теперь помещается наш комитет. Здесь же и общежитие актива. Пока что вы поселитесь здесь.

Через распахнутую настежь калитку, возле которой, прикрученная проволокой к решетке ограды, висела доска с надписью: «Всероссийский комитет бывших военнопленных», Гомбаш и Кираи вошли в особняк. Стены просторного полукруглого вестибюля по обе стороны от входной двери были заклеены множеством рукописных и печатных объявлений на разных языках — немецком, венгерском, чешском, словацком, русском. То и дело через вестибюль проходили люди — кто в штатском, кто в военном, немецком и австрийском, но преобладало русское обмундирование — у многих за время плена износилась форма.

— Сюда приезжают наши собратья со всей России, — пояснил Кираи, — отсюда и уезжают на фронты.

— Интересно, сколько сейчас в Красной Армии таких, как мы с вами, товарищ Кираи?

— Подсчитать трудно. Ведь нас около двух миллионов рассеяно по России. Даже у китайской и персидской границ есть наши соотечественники. В Красную Армию вступают многие. Думаю, число добровольцев увеличится до сотни тысяч.

— Из нашего ломского лагеря многие записались в Красную Армию.

— Из других лагерей тоже. На Восточном фронте и на юге действует несколько интернациональных полков и батальонов. И в других красноармейских частях есть бывшие военнопленные — самых разных национальностей. Кстати, не так уж мало и чехов.

— Чехов? Но перебежчиков, как наш Големба, ведь немного… Большинство чехов — с белыми, в корпусе.

— Вы ошибаетесь. В корпусе раньше, до начала мятежа, состояло более двухсот тысяч чехословаков, а контрреволюция сейчас имеет в своем распоряжении не более пятидесяти тысяч. По нашим данным, больше трех тысяч чехословацких солдат отказались воевать против нас и заключены в лагеря. И немало таких, которые перешли на нашу сторону.

— В нашем батальоне из пленных почти все — наши соотечественники.

— Закономерно. Недаром нас прозвали «красными мадьярами» — в России воюем за революцию повсюду… Вы пока располагайтесь, зачисляйтесь на довольствие, отдыхайте с дороги. А я отправлюсь в цека, отчитаюсь о поездке. И узнаю, когда нам можно будет заняться формированием фронтовых редакций. Я вам уже говорил, есть много трудностей: со шрифтами, бумагой. И с работниками, конечно… Но думаю, в ближайшие дни вы уже познакомитесь со своими будущими коллегами.

— Не могу ли я побывать на съезде, товарищ Кираи? Как журналисту, мне было бы интересно.

— Попробую достать для вас пропуск.

Кираи ушел. Гомбаш зарегистрировался как вновь прибывший, получил талоны на питание, койку в общежитии, бросил на нее свой полупустой заплечный мешок. Узнав, что уже наступило время обеда, спустился в подвал особняка, в столовую. Пообедал пшенным супом, в котором попадались кусочки разваренной вяленой рыбы, и водянистой пшенной кашей без масла.

После обеда Гомбаш разыскал агитпункт — он находился в полукруглой комнате с высокими окнами, выходящими в сад, — очевидно, прежде это была гостиная. В простенках между окнами виднелись бронзовые бра в виде пухлых амуров, поддерживающих лампы с розовыми стеклянными абажурами в форме цветов с округлыми лепестками. На голубоватом мраморе стен было прилеплено множество плакатов: рабочий с красным знаменем призывно вздымает руку; красноармеец вонзает штык в толстенного генерала с пышными эполетами; женщина в алой мантии, олицетворение Революции, мечом указывает на дракона с буржуйским цилиндром на голове, из ноздрей дракона валят дым и пламя. Поверх окон, вдоль лепного карниза, висело длинное красное полотнище с надписью на венгерском языке: «Все на защиту Российской социалистической республики!».