Выходим на рассвете

— Вам все сказал, что знаю, — ответил Ефим. — Вот в двенадцать часов обещал прийти человек, он поболе моего знает, все растолкует.

— Рота, на завтрак! — крикнул дневальный от крыльца.

— Свобода свободой, а жрать надо…

— Пошли, воины!

Кедрачев и несколько солдат задержались возле ворот.

— Ты смотри! — предупредил Кедрачев часового. — Если Петраков или еще какое начальство заявится да вздумает флаг содрать — не давай!

— Как же не дам, ежели начальство…

— А вот так. Знаешь, что есть знамя? Учил?

— Знамя есть священная хоругвь…

— Вот-вот. Теперь, — Кедрачев показал на флаг над воротами, — это наша священная хоругвь. Охраняй, как положено по уставу. А в случае чего — кличь на подмогу. Выстрел дай!

— Надо бы еще кого для охраны добавить, — предложил один из солдат.

— Давай, ты встань, — согласился Кедрачев. — И еще кто-нибудь. Винтовки возьмите.

«Да! — вспомнил Ефим о записке Корабельникова, — надо же Гомбашу сказать!» — и поспешил к калитке, ведущей на плац между бараками пленных.

— Во, австрияки тоже радуются! — сказал ему знакомый постовой возле калитки. К ней подходили пленные, показывали друг другу на флаг над воротами, улыбались, оживленно переговаривались, их собиралось все больше. Ефиму не пришлось искать Гомбаша — тот сам окликнул его, протиснулся между другими пленными, подошел.

— Нашего царя прогнали! — поделился с ним радостью Ефим.

— О, революция! — сверкнул в улыбке зубами Гомбаш. — Это очен хорош. Бросал корона наш Миклош… — Он обернулся к своим, стоявшим за его спиной, что-то крикнул им весело. По толпе пленных прокатился радостный шумок.

— В двенадцать у нас митинг, — сказал Кедрачев Гомбашу. — Придет знающий человек, все обскажет. Послушайте и вы.

— О, благодарю! — обрадовался Гомбаш. — Имею позвать обер-лейтенанта Ференц. И другие, кто с нами? Можно?

— Приходите! Теперь — свобода!

…В караульной роте все, кажется, сместилось с установленного порядка. Наскоро позавтракав, солдаты не приступали к обычным занятиям, бродили по двору, судили-рядили, как теперь все пойдет… Кедрачев уже несколько раз выглядывал, не идет ли Корабельников. Солдатам, стоявшим на посту у ворот, он наказал проводить прапорщика, как появится, сразу же в казарму. Когда он еще раз подошел к воротам, солдаты рассказали ему:

— Тут Петраков с поручиком приходили. Петраков ругался, что непорядок, почему трое часовых вместо одного. А поручик на флаг посмотрел, только физию скривил, ничего не сказал. Повернулись и ушли.

«Значит, уже всем известно о перевороте, раз офицер насчет флага смолчал», — понял Кедрачев.

В этот момент снова появился Петраков. На его лице было уже обычное начальственно-сердитое выражение.

— Ну, чего толпитесь? — метнул он взглядом по стоящим у ворот. — Думаете, царя не стало, так и служба кончилась? Приказано — чтоб все сполняли как всегда. Чего с винтовками гуляете? — напустился он на двух солдат, что стояли рядом с часовым. — Марш в казарму!

— Слышь ты, не шуми! — спокойно сказал ему Кедрачев. — Теперь не старый режим.

— Это как же ты с унтер-цером разговариваешь? — вспылил Петраков. Но тут же сбавил тон: — Не ожидал от тебя-то, Кедрачев… — и молча отошел, не сказав более ни слова. Кедрачеву стало даже немного жаль Петракова — видно, слишком внезапными явились для того перемены, трудно будет ему привыкнуть к ним.

«Вот дела! — спохватился Ефим. — Забыл даже, что не завтракал!» — и направился на кухню.

Не успел он там управиться с миской уже холодной пшенной каши, которую ему щедро наполнил повар, как его позвали:

— Кедрачев! Тебя спрашивают.

— Кто? — он бросил ложку, вышел. И увидел Корабельникова. Тот был в шинели, затянутой ремнями снаряжения, на поясе желтела кобура с наганом, на груди красовался большой алый бант, такая же ленточка была поддета и под кокарду на его офицерской папахе.

— Здравствуйте, Ефим! — протянул руку Корабельников. — Поздравляю, свершилось!

— И вас с радостью! — ответил на рукопожатие Кедрачев. — А мы вас уж ждем, ждем… Хорошо, что пришли.

— Собирайте ваших товарищей на митинг. Где лучше — на дворе или в казарме?

— На дворе. Просторнее. Да и пленные послушают.

— Очень хорошо. Кстати, может быть, вы познакомите меня с вашим Гомбашем?

— Можно.

— Отлично. Не будем терять времени.

Корабельников и Кедрачев пошли на середину двора. Там уже собирались солдаты караульной роты и всей обслуги лагеря — каптенармусы, повара, санитары околотка, среди всех выделялись своим чистеньким видом писари лагерной канцелярии — солдатская аристократия, державшиеся отдельной кучкой. Офицеров не было видно. От кого-то, кажется, от писарей, стало известно, что начальник лагеря полковник Филаретов срочно созвал всех офицеров.

Корабельников и Кедрачев быстро прошли через толпу солдат, с любопытством смотревших на незнакомого прапорщика, и поднялись на крыльцо.

— Солдаты! — поднял руку Кедрачев, и шумная толпа стихла, сдвинулась поближе к крыльцу. — Солдаты! — повторил он. — Насчет свержения царской власти и что делать дальше, нам скажет Корабельников Валентин Николаевич.

— Офицеры — они за царя! — раздался чей-то недоверчивый возглас.