Выходим на рассвете

Большевики занимали комнату в самом конце коридора. В ней вперемешку стояли обитые зеленым бархатом стулья из губернаторских апартаментов, некрашеные, грубо сработанные табуретки и длинные скамьи, а также невесть откуда принесенные венские стулья с гнутыми спинками. Все это грудилось вокруг длинного стола, покрытого красным сатином, кое-где крапленным чернилами. Время начала заседание уже наступало, и в комнате было довольно людно. Ситцевые косоворотки, солдатские гимнастерки и распахнутые по случаю жары, а то и вовсе снятые и наброшенные на спинки стульев форменные тужурки железнодорожного и других ведомств давали понять, кто такие ломские большевики. Собравшиеся тесно сидели вокруг стола, во главе которого, у стены, сидел уже знакомый и Гомбашу и Ференцу Рыбин. Его большие темные руки лежали на столе, он медленным, внимательным взглядом вел по комнате, проверяя, кто же собрался и кого еще не хватает. Рядом с Рыбиным сидел Корабельников, как всегда, в гимнастерке, на погонах которой виднелось по одной звездочке. Он сразу же увидел Ференца и Гомбаша и, привстав, призывно махнул им рукой.

Все сидевшие в комнате обратили внимание на них — пленные были не такими уж частыми гостями в этом доме. Гомбаш и Ференц сели на самые дальние от стола стулья, но Корабельников позвал их:

— Поближе, поближе, товарищи! — И объявил: — Мы пригласили представителей социал-демократической организации военнопленных. Эта организация хочет сотрудничать с нами. Для начала сегодня мы их послушаем, а они — нас.

— Очень хорошо! — Рыбин поднялся, оглядел собравшихся. — Начнем? Почти все в сборе. Слово для сообщения о текущем моменте — представителю гарнизона товарищу Корабельникову.

— Что ж, товарищи, — начал Корабельников, — текущий момент — он как сегодняшняя погода, очень даже жаркий. Можно сказать — накаленный. Меньшевики, наши, если можно так выразиться, собратья, с которыми мы до сих пор состоим вроде бы в одной социалистической организации, все больше ведут себя как наши политические противники. Не без их помощи, не без их единения с эсерами и даже кадетами, из гарнизона удаляются активные большевики. Недавно в маршевые роты для отправки на фронт путем разных ухищрений было включено несколько наших товарищей. Сделано это было так продуманно, так ловко, что мы ничего не успели предпринять. Проглядели! — при этих словах Корабельникова по комнате прошел говорок.

— Да, проглядели! — повторил Корабельников. — И в этом мы должны признаться. Как и в том, что в гарнизоне имеем влияние хотя и значительное, но еще недостаточное. Наших агитаторов травят, им часто не дают говорить, а к некоторым применяют даже дисциплинарные меры. Ожесточилось, я сказал бы, отношение к нашим товарищам со стороны различного начальства сейчас, в эти дни. Сторонники Временного правительства, а с ними меньшевики и эсеры, правда не все, тут у них единодушия нет, сваливают всю вину за неудачу наступления на нас, большевиков. Орут об этом с пеной у рта! Да вы почитайте хотя бы губернскую газету, которую издают господа кадеты, — там нас просто называют изменниками делу русской революции. Все это — следствие событий, на днях произошедших в Петрограде, после провала наступления. Вы уже знаете, что Временное правительство расстреляло демонстрацию, которая шла с лозунгом «Вся власть Советам!». После этого в Петрограде сразу же начали преследовать большевиков. Мало того — собираются арестовать Ленина. Настоящую травлю организовали против него в своих газетах, кричат, что он чуть ли не германский шпион…

— Снова запломбированный вагон выкатили! — выкрикнули с места.

— Тот самый, который контрреволюция на запасном пути с весны держит, — добавил Рыбин.