Когда сегодня на собрании нашей команды нам всем раздают номера — выясняется, что дуэта с Максимом у нас не будет. Мы переглядываемся. Макс пытается поднять эту тему, но ему отвечают, что на ближайшем концерте нашу песню исполнить пока невозможно. У него общий номер с тремя ребятами с песней на английском — и это худшее, что могло произойти для него, хоть и должно было когда-то. Он не любит петь на английском и не хочет этого. Я пытаюсь ободрить его, но сразу после разбора номеров он говорит, что хочет курить, и уходит.
2 мая, среда
Мы уходим ото всех в репетиционный зал, чтобы дописать песню, пока ребята завтракают. Макс сам это предложил, и это его самый ранний подъём за всю историю проекта. Нам хочется поскорее довести «Девочку с каре» до идеального состояния, чтобы показать Фадееву. Я лежу на его плече, пока он в наушниках пишет музыку на своём планшете. Слышу тихое жужжание нот и напеваю слова песни. Максим сегодня надел мягкий вишнёвый костюм, собрал хвост и теперь кажется таким домашним, что я опять забываю про камеры и на протяжении минут двадцати лежу на нём. То на плече, то ложусь на спину и кладу голову ему на колени, иногда позволяя себе дёргать его за кофту или теребить его небрежный хвост. Надеюсь, что Серёжа перестал смотреть реалити.
— Послушай вот это, — говорит он мне и протягивает наушники.
Я слушаю.
— Всё, огонь. Огонь же?
— Наверно, — отвечаю я и улыбаюсь.
— Когда нам разрешат её петь — это будет самый лучший концерт.
— Даже лучше, чем сольник?
Он загадочно улыбается, и в студию входит Серёжа.
— Как успехи? — спрашивает он и садится рядом. Я тоже вынуждена принять сидячее положение и оторваться от Свободы.
— Макс музыку написал, — отвечаю ему.
— Надо поговорить.
Я, как и обычно в таких ситуациях, тянусь вытаскивать батарейку из микрофона.
— Серёж, о чём? — спрашивает Максим.
— Короче, вчера, пока вас не было, некоторых из нас собрали здесь. Может быть, вам тоже скоро это скажут, раз доверили мне. Я, как известно, могу и вам доложить.
— Ну, так что? — не выдерживаю я.
— Нам сказали, что на ближайшее время цель нашего реалити — показать зрителям, какая вы идеальная парочка. И мы должны способствовать тому, чтобы вы вот как обнимались, болтали, но сохраняли завесу тайны.
У меня нет слов, я смотрю на Максима в надежде, что он сейчас опровергнет это или сделает что-то.
— Типа для рейтингов? — говорит он.
— Да, вроде того, братан. Только непонятно, почему мы должны это делать. Вроде как нам всем тоже хочется выиграть. — Он пожимает плечами.
— Но ты, надеюсь, не собирался этого делать.
— Нет, конечно. Это уже вообще край. Тем более, вы и так контент создаёте им. Не понимаю, зачем нас приплетать.
— Всё будет хорошо, — говорит Максим, целует меня в макушку и обращается к Серёже.
— Пошли покурим?
Они оба уходят, оставляя меня в пустой комнате. Поверить не могу, что меня ввязали в эту игру.
***
В спальне уже погасили свет. Я лежу на кровати, укрывшись одеялом, а Макс сидит рядом на полу.
— А что ещё ты можешь рассказать? — спрашивает он.
— Я не знаю. Понимаешь, просто у меня ничего нет.
— Нечего скрывать?
— Мне не из чего высасывать. Я не представляю, что такого интересного произошло в моей жизни, чтобы это можно было рассказать, и люди такие: «Воу! Вот этого мы не ожидали!».
— Да, блин, в жизни ни у кого ничего интересного не произошло. Тебе нечего вообще скрывать?
— А что? Детей внебрачных в девятнадцать? Я не знаю, что? — говорю и развожу руками.
— Да я не про то. Ну, я же скрывал, например, что я злой. Ты вот, может, какую-то свою черту скрываешь просто?
— Я же не знаю. Мне никто об этом не рассказывал. Я ни у кого не спрашивала: «Слушай, какая у меня есть черта такая, противная, ну вот скажи мне?».
— Может ты вообще противная.
Я показываю средний палец и отбираю свой блокнот, который он намеревается открыть. Потому что в нём находятся рисунки, посвящённые только ему. Тебе пока рано смотреть на них, Свобода. Он выжидающе смотрит на меня с моим маркером в руке. Кидаю в него другой альбом.
— Огниво! — восклицает он. — Это типа перо вообще такое?
— Эх, сколько же я денег потратила на эти маркеры. Ты не представляешь.
— Дорогие? — Отрывается от своего рисования и смотрит на меня.
— Тридцать две тысячи потратила.
— В смысле, на сколько маркеров?
Я приоткрываю большой заполненный пенал, он с горящими глазами заглядывает туда.
— И они все такие?
— Да.
— Балдёж! Слушай, так это же прям перо. Первый раз в жизни таким пользуюсь.
Никто и не замечает, что Макс ещё больше ребёнок, чем я в свои девятнадцать. Такой прекрасный любопытный ребёнок. Беру свой любимый маркер и показываю ему, как он пишет на бумаге. Максим отбирает его и начинает рисовать теперь им. Я молча наблюдаю.
— Привет. — К нам подходит Руслан. — Как поживает ваше физическое «я»?
— Да хер его знает, — отвечает Максим, продолжая рисовать.
— Главная мразь страны рисует цветочки, — говорю я.