Выпьем за любовь (СИ)

Спустя три кружки растворимого кофе и ещё две кружки чая, что равнялось полутора часам, открылись двери и явился он, Геннадий Адольфович, сверкающий тридцатью двумя зубами вставной челюсти. Окинув взором свои владения, он заметил смутно незнакомое лицо и прищурил глаза, будто пытаясь вспомнить, где именно он видел это помятую мордашку и не менее помятое всё остальное.

— Как он? — тут же подскочила с насиженного места Эовин и едва не села обратно от подкатившей к горлу тошноты. То ли приближались последствия бурной ночи, то ли ей всё же было страшно за Гриму. Эовин предпочитала думать о первом.

— Жить будет, — бодро воскликнул доктор, на что Эовин лишь недовольно фыркнула.

— Это я и без вас знаю.

Доктор лишь выставил перед собой руки в успокаивающем жесте.

— Не переживайте. Если никаких осложнений не будет, выпишем через три-четыре дня. А потом посмотрим, но я думаю, что всё обойдётся, — Эовин выдохнула от облегчения, но тут Геннадий Адольфович продолжил. — Сынок у вас — мальчонка крепкий, выкарабкается.

— Какой сынок? — она вытаращила глаза так, словно перед ней в мгновение ока вместо врача появился настоящий крокодил Гена и завёл «Голубой вагон», а медсестра-Чебурашка начала плясать вокруг него с кружкой своего чая наперевес.

— Как какой? Который кнопку канцелярскую давеча проглотил.

— Я с сорокалетним мужиком приехала полтора часа назад. Ужиков, бледный такой, он ещё вам сдуру десять рублей совал, чтобы мне с ним разрешили пойти. Помните? — Эовин не сдержалась и повысила голос. Ночь была бурной, а утро оказалось безрадостным. Похмелье как главное несчастье первого января осталось забытым на фоне остальных приключений.

— Вы ему кто, невеста? — с добродушной улыбкой спросил врач, и Эовин, скрипя зубами, кивнула.

— Эх, вот потому, что вы не жена, надо было тысячу давать, и тогда вы бы знали, а так…

Вспомнив все мыслимые и немыслимые оскорбления, проклятия и прочие выражения разной степени бранности, она вытащила оставленные про запас деньги из кошелька и отдала тысячу.

— На шприцы.

— Вот спасибочки, добрая вы душа! — воскликнул Геннадий Адольфович, засовывая тыщёнку туда же, где уже лежала десятка.

— Что с ним?

— Операция прошла успешно, — тон хирурга внезапно из дедушкиного превратился во вполне бодрый, сам он как будто помолодел лет на десять, а то и на пятнадцать, и вообще стал производить впечатление человека, который всё же знает, что такое скальпель. — Если не будет никаких осложнений, через три дня, как я и говорил, выпишем. Показан полный покой, месяц воздержания. Лекарства я ему при выписке напишу, проследите, чтобы он всё пил. Особенно успокоительные, а то бывают некоторые умники, которые считают, будто у них нервы крепкие и им это не нужно.

— А зачем успокоительные, если нервы крепкие?

— Я же сказал: полный покой и месяц воздержания. Чтобы ничего лишний раз не пыталось шелохнуться не в ту сторону. Что-то ещё, что-то ещё должен был сказать… — он задумался, то ли действительно вспоминая, то ли дожидаясь, когда она поможет ему вспомнить.

У Эовин не осталось никаких сил. Если бы часы в больнице издавали хоть какие-то звуки, скоро пробило бы восемь. Она была на ногах уже двадцать шесть часов, и при всём уважении к медикам, к такому режиму её жизнь никогда не готовила. И потому без лишних слов она просто открыла кошелёк и отдала Геннадию Адольфовичу ещё пятьсот рублей.

— Да не в этом же дело. Но спасибочки, — ещё одна купюра последовала за своими сёстрами, а вместо них из слишком широкого кармана появилась бумажка, которую Геннадий Адольфович протянул ей. — Вот, это адреса ортопедических магазинов. Бельё компрессионное нужно.

— На этом всё?

— Время посещения по праздникам — с одиннадцати до двух и с четырёх до семи. Но вам я бы советовал всё же к четырём прийти — от наркоза все по-разному отходят. Улыбка и хорошее настроение обязательны. Не стоит зазря волновать человека после операции, — дал последние напутствия Геннадий Адольфович и, кивнув на прощание, направился к стойке регистратуры.

Эовин не успела отойти слишком далеко, как услышала радостный визг медсестры:

— Геннадий Адольфович, вы просто чудо! Наконец купим ширму в смотровой!

*

Принять душ, почистить зубы, переодеться, взять деньги, выпить рассольчик. Принять душ, почистить зубы, переодеться, взять деньги, выпить рассольчик.

Эовин повторяла все эти действия про себя, как мантру, стараясь ничего не забыть. Сидя в больнице, она решила, что самая лучшая ложь — эта та, которая больше всего похожа на правду. Поэтому она поскользнулась при выходе из клуба, упала, а Грима как настоящий джентльмен, мечтающий о хоть каком-то доступе к её телу, вызвался донести её бренную тушку до машины. К сожалению, он не рассчитал свои силы и заработал грыжу, поэтому до машины никто так и не дошёл, а Гриму тут же довезли до больницы на такси. Поскольку все эти страдания выпали на его долю из-за благородного желания помочь ей, совесть не позволила бросить его одного в больнице, а теперь не позволяет оставить его без хотя бы одного посещения.