Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

Поет.

Молодость сыграла под сурдинку,
Никому не причинила зла.
Хоть и не искал ты серединку,
А она сама тебя нашла.

О пошли, поехали денечки
Беспорочны, беспортошныи-и..
Повернулся — лопаются почки.
Оглянулся — убывают дни.

Мельтешиться прекрати, природа.
Жизнь, ударь по почкам в разворот!
Надоело пить с изжоги соду.
Надоело прикрывать живот.

Мы живем с завидным постоянством
На обратной стороне Луны,
Озабочены борьбою с пьянством
И проблемой мира и войны…

ГОЛОСА. Нашел, что петь!.. Нэпман!..

ФЕДЯ. Ножиков!.. Ножиков, прекрати!

НОЖИКОВ. Эх, мать честная! Золотой мой Винпром! Разливай, дорогая. Выпьем вдесятером. Буду речь говорить. (Пауза.) Всем налито? Так. Сколько себя помню, жил я весело. Вообще я человек веселый. Но есть у меня одно такое… желание. Хочу иметь детей. (Смех.) Пятерых. (Смех.) И чтобы мои дети приходили из школы и говорили: «Здравствуй, папа». Все. Больше мне ничего не надо. Выпьем за то, чтобы мое желание исполнилось! Музыка!

Звучит фокстрот. Ножиков, дурачась, танцует его с одной из девушек. Оживление. Затем музыка становится тише, кое-кто продолжает танцевать.

ТАНЯ. Почему ты так думаешь?

ТОНКИХ. Так думают все, но не говорят об этом.

ТАНЯ. Значит, все притворяются?

ТОНКИХ. Не знаю.

ТАНЯ. Сейчас ты, конечно, добавишь, что к присутствующим, ко мне, то есть, все сказанное не относится.

ТОНКИХ. Нет, я ничего не добавлю.

ТАНЯ. Итак, все женщины — рабы. До чего это старо!

ТОНКИХ. Все истины стары.

ТАНЯ. Но это не истина! Ты ничем не можешь это доказать! На каждый твой пример я отвечу двумя.

ТОНКИХ. Видишь ли, Таня, об этом говорить не принято. Вообще чистую правду очень трудно вынести. Вот, например, и ты и я умрем. И умрем обязательно. Что может быть истинней этого? Ничего. А попробуй думать так каждую минуту и ты сойдешь с ума. Это — запретная тема. Так же в вопросе о женщинах и о любви: каждый прекрасно знает, что любви нет, но обманывает себя, и иногда благополучно. Мы с вами, как два враждующих лагеря. У нас все разное — и мысли, и чувства. Но вы в нашем подчинении и словами этого не исправишь. Так уж получилось.

ТАНЯ. Я тебя ненавижу.

ТОНКИХ. Это естественно. Если сон крепкий, то ненавидят будильник, хотя он ни в чем не виноват.

ТАНЯ. Но ты же когда-то женишься на рабе, на дуре, на женщине? И неужели будешь говорить ей все это?

ТОНКИХ. Каждая женщина чувствует свое место.

ТАНЯ. Тогда почему ты выбрал меня мишенью? Разве я твой враг? Ты мне мстишь за что-то? А-а! Я знаю! Каждый мужчина мстит за унижение. Как же! Пока ухаживаешь, чего только не натерпишься — и внимания на тебя не обращают, и на свидания не приходят. Зато потом-то он свое берет. Тот, кто попроще — колотит жену кулаками, а такие, как ты — словами так побьют, что места живого не останется. В кровь!

ТОНКИХ. Если бы ты остановилась после слов «почему ты выбрал меня мишенью», я бы сгорел со стыда.

ТАНЯ. Ты меня даже не уважаешь, Тонких.

ТОНКИХ. Я очень жалею, что начал этот разговор.

ТАНЯ. Теперь поздно жалеть.

ТОНКИХ (бормочет). Может, все обойдется…

ТАНЯ. Что ты сказал? Обойдется? (Пауза.) Да нет, поздно уже. Конец.

Подходит Толя.

ТОЛЯ. Федю не видели? Он мне конспекты обещал по теплотехнике.

ТОНКИХ. Федя ушел. Он встает рано, в четыре утра. Говорит, что утром голова пустая, как амбар весной и в нее можно ссыпать много зерна.

НОЖИКОВ. Толян!

Толя подходит к нему. Таня уходит. Тонких с выражением опустошенности, ранней усталости на лице присаживается к столу, за которым никого нет.

НОЖИКОВ. Толян, сгоняй в лавку, а? Купи еще две бутылки. На.

Подает деньги.

ТОЛЯ. Да у меня есть, не надо.

НОЖИКОВ. Бери, бери. Мне — двадцать пять, понял? Двадцать пять лет топчу землю, выдергиваюсь, как морковка. А зачем? Затем, чтобы на могильном камне написали: «Лежит Ножиков. Блатной. Задолженность по профвзносам — семнадцать лет. Дело передано в небесную канцелярию». Знаешь, Толян, что в жизни главное?

Толя, улыбаясь, пожимает плечами.

НОЖИКОВ. Главное — это не закрывать глаза. Даже если тебя бьют в морду. Тебя хоть раз били?

ТОЛЯ. Н-не помню… Нет.