Выпускной

Это я сказала ей, что если нельзя приглашать гостей не из школы, значит, я не могу пригласить Джона Чу. (Оставим за кадром, что он взрослый, известный во всем мире человек, который и не подозревает о моем существовании.) Теоретически мамины правила отменяют идеальный-преидеальный выпускной и для меня.

Махнув рукой, она сказала:

– Ну что ты, Алисса, тебя это не касается.

– Как это не касается? – Я даже ногой топнула, хоть и почувствовала себя ужасно глупо сразу же, как сделала это. – Правила есть правила. Они существуют либо для всех, либо не распространяются ни на кого.

Мама вышла, а потом начались эти ее секретные телефонные разговоры полушепотом и безумные эсэмэски. Ее пальцы мелькали с бешеной скоростью, а треньканье входящих сообщений слилось в такую какофонию, будто она играла на телефоне со звуком. Мама переговорила с каждым из родительского комитета, а также со всеми родителями в нашей церкви, которые, конечно же, все рассказали своим детям, – так слух и пошел.

Единственное, что еще держало меня на плаву, – то, что все испытывали противоречивые чувства, когда речь заходила об отмене выпускного. Ясно же, что у всех в головах крутились одни и те же мысли: выпускной год уже никогда не вернешь, несправедливо наказывать всех только потому, что кто-то один хочет нарушить правила, – и далее в том же духе. Хотя бы раз в жизни хаос послужит доброму делу.

Вот почему я с полной уверенностью заявила Шелби:

– Этого не случится. Выпускной для всех, все его так ждут.

Сплетая свои темные локоны в свободную косу, Шелби снова пожимает плечами и говорит:

– Я это понимаю. Ты это понимаешь. Почему же она никак не поймет? Что она, умрет, если в этот вечер останется дома и не побреет ноги?

В животе вдруг что-то взорвалось. Она совсем не знает Эмму. Понятия не имеет, какая она замечательная. Как нашему городку повезло, что Эмма Нолан тут живет. Какое у нее огромное и доброе сердце – когда ей не приходится защищаться.

Она же сама доброта – например, все прогоняют белок из дворов, а ей их жаль, и она кормит зверьков просто так. Уж если Эмма обратила на вас внимание, ваше сердце точно дрогнет, потому что никто, никто не поймет вас так, как она.

А все эти скудоумные людишки постоянно плюют ей в душу, просто так, без всякой причины. Потому что так им сказали родители, потому что так им сказал пастор в церкви, а не потому, что они сами так решили, не потому, что им вообще есть дело и они приняли такое решение. Мне хочется сказать об этом Шелби, но вместо этого я сажусь на полированный деревянный пол спортзала и тянусь к ножницам.

– Это было злобно.

– Да я же пошутила, – говорит Шелби, хотя и не думала шутить. – Но я так расстроена, Алисса! Кевин должен был пригласить меня на выпускной типа на следующий день после того, как Ник пригласил Кайли. А теперь, когда продажу билетов отменили, он типа… медлит, хочет подождать и посмотреть, что будет дальше. И теперь получается, что типа страдаю лично я!

Мне повезло, что я с самого детства не умею краснеть, как бы ни сердилась. Только кончики ушей немного розовеют да еще центр груди, и все. Но я никогда не выгляжу рассерженной. Голос тоже остается спокойным. Так гораздо проще образумить того, кто рехнулся.

– Ну, она ведь тоже пострадает, – спокойно замечаю я.

Шелби так и застывает, клей, который она выдавливала на бумажную тарелку, продолжает капать.

– Каким же образом?

Я тихо и сдержанно поясняю:

– Выпускной для всех, включая Эмму.

Брезгливо морщась, Шелби ставит тюбик в сторону и начинает перемешивать клей в тарелке обрезком картона. В это мы будем макать звезды, которые я собираюсь вырезать из коробок от наггетсов, а потом опускать их в лоток с блестками. Если, конечно, этот разговор закончится благополучно и мы продолжим работать.

– Но есть же правила.

– Правила, которые родительский комитет выдумал только что.

– Нет, негласно они существовали всегда.

Я вздыхаю и, поймав взгляд Шелби, говорю:

– А для тебя было важно, пойдет ли Эмма на выпускной, до того, как она записалась?

Вот. Вот оно. Крошечный проблеск сознания. Ну конечно, ей было все равно. Пока Эмма не записалась на выпускной, и Шелби, и Кайли, и всех остальных занимало лишь то, с кем они пойдут и как пройдет для них эта ночь. Но Шелби не хочет в этом признаваться, и, пристально глядя мне в глаза, она цедит:

– А мне вот удивительно, почему ты так распереживалась после этого.

Внимание! Тревога! Жар нарастает в груди и опускается вниз, к животу. Она что, все просекла? Шелби никогда не отличалась особой наблюдательностью, но что, если она только прикидывается недотепой? Может ли она посмотреть глубже и увидеть, что я не просто защищаю Эмму? Что меня это тоже касается? Ну нет, этому слуху я распространиться не позволю. Моя мать должна узнать обо всем от меня и в подходящий момент. Трясущимися руками я кладу ножницы на пол и говорю:

– Как президент школьного совета я защищаю интересы всех учеников, а не только самых популярных.