Выше Эвереста

Мы оказались на ледовой площадке. Отсюда шел не очень крутой склон. Слева — скалы, справа — снег. Мы пошли между ними. Подниматься было не так трудно: попадались снежные, комбинированные скально-снежные участки и скалы. Дыхание становилось все тяжелее. Мы делали глубокий вдох, но он судорожно обрывался, и приходилось ловить воздух ртом. Кончится ли когда-нибудь подъем? Каждый шаг требовал огромного напряжения. Я снова и снова задавал себе вопрос: стоит ли наше восхождение таких мук? Однако разум подсказывал, что стоит, и я делал еще один мучительный шаг, рубил лед, ставил ноги на ступени, вырубленные товарищами по связке.

Шли бесконечные выступы, один за другим. Иногда но были только скалы, иногда, скалы, покрытые снегом, или чистый снег. Как долго будет такое продолжаться? Может, цель еще очень далека, может, придется вернуться, не дойдя до нее? Такие мысли одолевают альпиниста при каждом восхождении, но в душе теплится надежда, что момент, когда начнется спуск, близок. Так бывало и со мной. Что-то толкало меня вперед. Наверное, осталось всего несколько метров, может двадцать метров или меньше. Однако путь неуклонно вел вверх и вверх. Когда же все-таки кончится эта пытка? И вот уже нет больше выступов, перед нами возвышался лишь небольшой белый купол. Невероятно! Это же вершина Эвереста!

Да, мы были у цели. Взявшись за руки, прошли последние метры вместе. На вершине гордо реял уже пощепанный трехцветный флаг, установленный нашей первой группой. Были и другие флаги, а также сувениры, оставленные теми, кто побывал здесь до нас.

За вершиной открывалась пропасть, и я посмотрел в бездну. Подмораживало. Было около 30 градусов мороза по Цельсию. Внезапно ветер прекратился, и я подумай: вот ой дар богини Матери-Земли. Мы стояли на высочайшей точке мира и смотрели на открывшуюся нашим взорам панораму. На горизонте виднелись Мю калу, Лхоцзе, Нупцзе, Канченджанга и другие пики, но все они были ниже, в лабиринте скал и заснеженных ледопадов, стремящихся к ледникам, которые, в свою очередь, ползли в долины. Мы глядели на север — на плато Тибета, и на юг — на равнины Индии. Вдали блестели крыши Тьянгбоче. Незабываемый вид. Я думал о всех альпинистах, поднимавшихся на Эверест до нас и о тех, кто придет после. Англичане, швейцарцы, американцы и мои соотечественники. Я думал о тех, кто дерзал и победил, и о тех, кто дерзал и потерпел неудачу.

Я опустился на колени и зарыл портрет Гуру Haнака и четки, которые дала мне мать. Пху Дорджи закопал серебряный медальон с фотографией далай-ламы. Рават зажег благовоние и оставил фигурку богини Дурги. Затем я решил сделать приношение и от себя лично. Снял с руки часы и пристегнул их к флагштоку, установленному в 1963 году американской экспедицией.

Мы постарались увековечить на пленке открывшийся нам сверху чудесный вид. К сожалению, пленка быстро кончилась, и я спустился метра на два с вершины. Снял пуховые перчатки и попытался зарядить камеру, но вставить пленку не смог — она ломалась. Кинокамера уже и так подвела нас. Руки в шелковых перчатках мерзли, но я придумал новый метод. Спустил с бабины примерно треть пленки и плотно закрыл камеру. Когда я стал накручивать ее, она больше не ломалась.

В это время на вершине милый Пху Дорджи приготовил нам горячий кофе. Только он добровольно согласился нести флягу с кофе, в котором мы так нуждались Я всей душой полюбил нашего простого, бескорыстное спутника.

Мы были на вершине уже полчаса. Запасы кислорода истощались. Пора возвращаться. Мы попрощались с богиней Матерью-Земли. Издали гора казалась величественной, но она прекрасна и сейчас, когда приподняла свое покрывало и обнажила чудесный лик.

Спускаясь, мы вспомнили, что наше восхождение на вершину 29 мая совпадало с другим событием. Ведь именно в этот день, двенадцать лет назад, Хиллари и Тенцинг — первыми в мире — взошли на вершину. Мы спускались по гребню вершины медленно и подошли к «Камину Хиллари». Затем начался девятиметровый спуск. Мы довели подачу кислорода до трех литров и минуту, а во время траверса Южной вершины — до двух литров. Придя к «Индийскому убежищу», мы заменили баллоны на оставленные здесь. Давление в моем баллоне снизилось, что могло привести позднее к неприятностям, но поскольку мы уже спускались, то отгоняли эти мысли.

Мы покинули вершину в 10 часов 30 минут, а сейчас было 1 час 15 минут. Мы преодолевали серые известняковые скалы, и кошки цеплялись за непрочно лежащие камни «Желтого пояса». На фоне голубого неба, стена Лхоцзе казалась черной. Слева виднелась белоснежная вершина Макалу. Не плохо бы подняться на нее, подумал я, но эта мысль не вызвала в тот момент особых эмоций. Ведь я уже достиг «потолка» альпинистских амбиций, и подниматься выше мне некуда — куда бы теперь я ни поднимался, все равно по отношению к вершине Эвереста это будет спуск.